Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов
Не обошлось без трагедии с моим правом жительства в нынешний декабрь. На сей раз я передал обычное прошение в Министерство внутренних дел через Айзенберга (моего адвоката) и спокойно ждал его ответа. Сейчас спрашиваю его по телефону — оказывается, он сам изумлен: новый директор Департамента общих дел Шадурский дал отрицательный отзыв, а товарищ министра Волконский{583} подписал отказ мне в дальнейшем жительстве в Петербурге. Айзенберг уверяет, что через пару дней ему удастся добиться разрешения, но я чую недоброе... Правое министерство Хвостова все более развертывает свою деятельность...
16 декабря. Сегодня, в один из жестоких морозных дней, ездил по городу по делам жительства. Был утром у Айз-га и узнал о мерзостях хвостов-ского курса. На указание вице-директора, что я пользуюсь таким разрешением уже десять лет, директор Шадурский ответил: «А на 11-й год мы его выселим!» На указание, что такое решение вызовет протесты сильных людей, знающих меня, директор ответил: «Если министр прикажет, я отменю», Айзенберг говорит, что даже в черном министерстве некоторые недовольны этой резолюцией, и уверен, что ему удастся добиться ее отмены. Сейчас сообщил мне по телефону Фрумкин (Яков Григ., адвокат), что в Гос. Думе идут прения в бюджетной комиссии по смете Министерства внутренних дел с участием Хвостова и его товарищей и что один депутат (Керенский) намерен иллюстрировать политику министерства также случаем со мной, о котором пошли слухи. Я разрешил это сделать для пользы общей, хотя для меня могут отсюда выйти и затруднения. Подождем завтрашнего отчета о заседании комиссии.
20 декабря. В печати отчеты о заседании бюджетной комиссии появились с громадными цензурными пробелами, так как там были сплошные нападки на общую политику Хвостова. Депутат Керенский в своей речи (целиком не пропущена цензурой) упомянул о том, как министерство Хвостова поступило со мной, отказав в возобновлении права жительства, которое давалось раньше при трех реакционнейших министрах. Присутствовавший в заседании тов. министра Волконский, сам подписавший отказ и забывший об этом, смутился, пошептался с вице-директором и затем потребовал дело для пересмотра. Теперь он хочет отменить необдуманный отказ, переговорив сначала с Хвостовым. Обо всем этом рассказал мне третьего дня Айзенберг во время заседания нашего пленума.
21 декабря. Дни и вечера сплошных посетителей — местных, приезжих, беженцев. Видишь странный блуждающий взгляд потрясенного беженца, слышишь за ним стоны тысяч... Цензура порядком опустошила мою «De profundis». Роятся в голове еще главы «Inter arma», да вянут мысли от цензурного мороза. Конца не видно. Царь вчера опять повторил свой афоризм о невозможности заключить мир, «пока хоть один неприятельский воин будет на русской земле»...
24 декабря. От бездны потянуло к вершинам жизни. Боже, какое там опустошение!.. Недостроенным стоит главное здание, большой исторический труд, а за ним осиротевшие, заброшенные дети духа... На ближайшей очереди американская работа: там ждут, телеграфируют. Надо дописать главу о 1895–1905 гг., хотя бы в виде обзора.
30 декабря. Пишу о 1895–1902 гг. Сейчас, во время моциона, случайно узнал об аресте Брамсона (Л. М., члена нашего политического бюро) вместе с Мякотиным и Водовозовым{584} по странному обвинению в принадлежности к с.-р. (партии социалистов-революционеров; арестованные принадлежали к партии трудовиков или народных социалистов). В последнее время часто встречал этого видного общественного деятеля, а на днях лишь получил от него письмо по поводу моего отказа фигурировать в списке сотрудников будущего журнала «Новый путь» как слишком одностороннего.
31 декабря (11 час. вечера). Последний вечер самого кровавого в истории года, когда Молоху войны принесено 10–15 миллионов жертв. Будет ли он последним годом войны?..
Глава 57
Четвертое полугодие войны (январь — июль 1916)
Продолжение истории современности. Чтение о том же на Курсах. Сущность историзма. — Секретный циркуляр Департамента полиции о кознях евреев. Волнения в наших совещаниях. Прогрессивный блок в Думе и наша тактика. — Борьба гебраистов и идишистов на съезде Общества просвещения; средняя позиция комитета ОПЕ. — Совещание с лидерами кадетской фракции; печальный финал еврейского запроса в Думе. — «История еврейского солдата» в когтях цензуры. — Спор с марксистами. — Юбилей Бялика. — Смерть Шалом-Алейхема. Предсмертные стихи Фруга. — Арест моего манускрипта на пути в Америку. — Еврейский политехникум. — Аньяла и север Финляндии.
Перебираю в памяти свои «дни и труды» в первое полугодие 1916 г., то есть в четвертое полугодие войны. Дни проходили между историей и современностью, в волнующих совещаниях об отражении нападений на «внутреннем фронте», антиеврейском. Особенно опасным казался нам секретный циркуляр Департамента полиции, обвинявший евреев в истреблении запасов продовольствия для усиления дороговизны и подготовки революции, — глупое и подлое изобретение с целью отклонить народный гнев от правительства в сторону евреев. В порядке моих трудов в это полугодие произошел перелом. До весны я продолжал работать над главами самоновейшей истории, конца XIX и начала XX в., предназначенными для американской монографии. Затем, «внимая ужасам войны», написал взволнованным стилем ритмической прозы очерк «История еврейского солдата»{585}, предсмертную исповедь солдата мировой войны, который до того был мучеником тридцатилетней войны с евреями в России. Цензура прекратила печатание этого очерка на первых главах, и его спасла только через год февральская революция. По окончании этих работ я вернулся к прерванному пересмотру древней истории и перенесся в эпоху Хасмонеев. Летом я из политически раскаленного Петербурга удалился в прохладу лесов и озер Финляндии, где объехал значительную часть страны до северного города Куопио. Мои дневники могут дать мозаичную картину этого полугодия.
2 января (утро). Сейчас дописал § 9 (до 1902 г. в истории современности). Предстоит еще писать о национальном движении этого периода, quorum pars magna fui...{586} Вечером читаю на Курсах (востоковедения) о 80-х годах.
Новый год и старый кошмар. Нет охоты оглядываться на пространстве Содома, чтобы не превратиться подобно Лотовой жене в соляной столб.
7 января. …Вчера написал статейку «Ди Вельтфраге» для выпусков «Идише Ворт», выходящих вместо запрещенного «Тог»[56]. Пришлось умудриться писать так, чтобы было ясно для читателя и неясно для цензора, — задача нелегкая...
10 января (вечер). Медленно втягиваюсь в писание § 10: «Национальное пробуждение» (1897–1903), По ассоциации потянуло к дневникам тех лет, будто для справки о впечатлении сионистских конгрессов. Опять развернулся свиток жизни той бурной поры, когда среди шума конгрессов и кружков писались «Письма о старом и новом еврействе».
А вчера после лекции мои слушатели, студенческая молодежь, попросили меня выделить вечер для беседы о моей доктрине автономизма. Я обещал сделать это в связи с
