Леонид Млечин - Брежнев
В июле 1974 года первый секретарь Воронежского обкома Виталий Воротников приехал на пленум ЦК и на сессию Верховного Совета. Зашел к Кулакову по сельским делам. В конце беседы Федор Давыдович, как обычно, заметил:
– Вам следовало бы информировать о делах и генерального секретаря.
Вечером Воротников пришел на Старую площадь, поднялся на пятый этаж. В приемной уже было около тридцати первых секретарей. В семь вечера всех пригласили в кабинет генерального секретаря.
Брежнев заговорил о сельском хозяйстве, о ходе уборки зерновых, о транспорте, потом о сахарной свекле, о мелиорации, о том, что надо использовать северные реки, потому что в Средней Азии колоссальная нехватка воды и под угрозой сбор хлопка. Потом словно потерял интерес к беседе.
«Видно было, что генсек устал, как-то сразу сник, – вспоминал Воротников. – От начального активно-напористого поведения не осталось и следа. Я тогда объяснил такое состояние чрезмерной перегрузкой в работе. Он и сам подчеркивал это. Однако последующие встречи с Леонидом Ильичом, его внешний облик, поведение, разговор явно говорили о нарастании болезненного состояния».
В декабре Воротников опять побывал у Кулакова, понял, что его предложения о совершенствовании управления сельским хозяйством завязли в аппарате. От Кулакова поднялся на пятый этаж к Брежневу. В приемной сидела знаменитая в те годы Ядгар Садыковна Насриддинова, которая несколько лет была председателем Совета национальностей Верховного Совета СССР. О ней ходили нехорошие слухи, говорили о больших взятках. Ее сняли с должности, и теперь она пришла просить Брежнева о новом назначении.
Дежурный секретарь объяснил Воротникову:
– Леонид Ильич не планировал никого принимать. Но сейчас у него Анатолий Федорович Добрынин, наш посол в Соединенных Штатах. Подождите, я спрошу, примет ли он вас.
Когда Добрынин вышел, в кабинет генерального заглянул секретарь. Выйдя, он попросил Ядгар Садыковну зайти и сказал Воротникову, что его Брежнев тоже примет.
Через сорок минут настала очередь Воротникова. Брежнев ворчливо сказал:
– Заходи, Воротников. Всё говорите, что надо беречь Брежнева, а сами нагружаете. Вот Насриддинова вымотала мне душу.
Ядгар Насриддинова все-таки упросила дать ей должность. Вскоре она была назначена заместителем министра промышленности строительных материалов, поскольку в молодости она была строителем…
Генсек был расстроен и заторможен. Говорил медленно, ему, похоже, мешали зубные протезы. Брежнев, не спрашивая, зачем пришел Воротников, стал говорить о разных вещах. Воротников только два слова сказал, что в области всё хорошо, и стал прощаться. Брежнев положил ему руку на плечо и проводил до двери.
Впечатление встреча оставила нерадостное, вспоминал Воротников. Какая-то неадекватность поведения, Брежнев перескакивал с темы на тему, терял нить разговора. То оживится, то потухнет и замолчит.
В июле 1974 года Брежнев приехал в Варшаву на празднование тридцатилетия Польской Народной Республики.
Накануне у Брежнева на даче случился срыв. Личный врач констатировал астеническое состояние. Его с трудом привели в норму и доставили в Варшаву. Ему предстояло выступать на торжественном заседании. Врачи просили Леонида Ильича соблюдать режим. Брежнев разозлился и запретил пускать их в резиденцию. Врачи действительно не смогли к нему попасть.
На ночь он принял большую дозу успокаивающих препаратов, и утром его с трудом подняли на ноги. На торжественном заседании в Варшаве он был совершенно невменяемым, пытался дирижировать, когда зал пел «Интернационал».
Старческий эгоизм
Критически важным эпизодом в истории болезни Леонида Ильича оказались переговоры в ноябре 1974 года с американским президентом Джеральдом Фордом.
Переговоры были на очень сложную тему – обсуждалось новое соглашение по ограничению стратегических наступательных вооружений. К тому же Брежнев с Фордом встречались в первый раз. Неясно было, получится ли контакт.
Все документы, связанные с ограничением стратегических вооружений, были заранее согласованы. Но Форд внезапно попросил кое-что поменять. По мнению советских экспертов, это изменение, выгодное американцам, вполне можно было принять – в расчете на ответные уступки. Во всяком случае не следовало отказываться от подписания столь важных документов.
Но Брежнев не хотел брать на себя единоличное решение и в соответствии с партийными традициями запросил мнение политбюро. Тем более что встрече с Фордом и без того предшествовала бурная дискуссия в Москве.
Военные доказывали, что нельзя подписывать договор, если в нем не учтены американские средства передового базирования – ракеты и самолеты на базах вокруг СССР. Это оружие первого удара, учитывая их близость к советской территории.
Министр обороны Гречко грозно сказал, что если подобный договор будет заключен, то военные снимают с себя ответственность за безопасность страны.
Брежнев возмутился: как это Гречко смеет обвинять генерального секретаря в забвении интересов родины? Андрей Антонович потом позвонил, извинился. Брежнев ему зло ответил:
– Так не пойдет. Назвал предателем при всех, а берешь слова назад втихую.
Предварительную схватку Брежнев выиграл. Но теперь, когда он уже был во Владивостоке, возникло новое затруднение. Старшим в Москве оставался Подгорный. Он через два часа перезвонил Брежневу и сказал, что, по мнению военных, предложение американцев совершенно неприемлемо. Подгорный предложил отложить встречу до следующего года, а за это время поднажать на Вашингтон.
Генеральный секретарь пребывал в нерешительности. Он не хотел срывать встречу с Джеральдом Фордом, но и не считал возможным идти против мнения членов политбюро, оставшихся в Москве. Брежнев пошел советоваться с Громыко. Министр иностранных дел твердо высказался против переноса встречи, считая, что это нанесет ущерб советско-американским отношениям да и заморозит переговоры по стратегическим вооружениям.
Тогда Брежнев опять сел за телефон, поговорил с Косыгиным, Устиновым и Андроповым, а потом еще раз позвонил Подгорному. Но тот стоял на своем, да еще и позвал к аппарату министра обороны Гречко, который вообще не хотел договариваться с американцами.
Вот тогда Брежнев взорвался. Он сказал Подгорному:
– Хорошо, раз вы настаиваете, я сейчас же объявлю Форду, что встреча прекращается, а сам возвращаюсь в Москву. Соберем политбюро, я там вместе с Громыко выступлю, расскажу, что из-за вас сорвались важнейшие переговоры, и пусть нас рассудят.
Маршал Гречко пошел на попятный. Подгорный испугался и сказал, что ему, Брежневу, там на месте виднее, как вести дело с американцами, а политбюро в любом случае поддержит его решение. Брежнев вновь настоял на своем, но все эти споры ему дорого обошлись. Он очень нервничал, и во время переговоров у него случился спазм сосудов головного мозга.
