Николай Зенькович - Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат

«Последние дни бакинских комиссаров всегда были окружены большой тайной», — пишет историк Питер Хопкирк. Чтобы узнать всю правду, надо, по его словам, «войти в лабиринт лжи, уверток, исчезнувших телеграмм и пропаганды».

Микоян — Берия. Микоян — Хрущев. Микоян — 27 бакинский комиссар. Его роль во всей сталинско-хрущевской эпохе, несомненно, очень велика и до конца не прояснена.

С Хрущевым

С. Н. Хрущев:

— Резко подняло акции Хрущева устранение с политической арены Берии. Я не хочу пересказывать всю эту историю. Отец подробно описывает происходившие события в своих воспоминаниях. Напомню только, что он стал инициатором этой непростой акции и довел ее до конца. Помню, как 26 июня, в день решающего заседания Президиума ЦК, отец все утро просидел на лавочке в дачном саду один на один с Анастасом Ивановичем Микояном. Приближаться к себе он запретил, и я увивался вокруг начальников охраны отца и гостя, прогуливающихся поодаль по дорожкам сада.

Все в тот день выглядело необычно. Ежедневно отец уезжал на работу к девяти, а гости, если приезжали, то вечером, и в разговорах с ними принимали участие (в качестве слушателей) все члены семьи: и взрослые, и не очень взрослые. Эта же утренняя беседа затянулась. Наконец они поднялись и пошли к дому. Лица у обоих сосредоточенные. Они запомнились своей необычностью: я привык к прощальной улыбке отца и приветливому взгляду Анастаса Ивановича. Миновав дом, они направились к стоящей на площадке машине. Отец с усилием открыл тяжелую бронированную дверь ЗИСа, пропустил вперед гостя и залез сам. Бронированный автомобиль тоже вызывал недоумение. Я стоял рядом. Отец наконец заметил меня, улыбнулся и помахал на прощание рукой. Охранник с тихим клацанием захлопнул дверь и быстро занял место впереди. Машина тронулась.

Мы ничего не подозревали. Только вечером, когда усталый отец возвратился на дачу, он сообщил:

— Сегодня арестовали Берию. Он оказался врагом народа и иностранным шпионом.

Ошеломленные, мы не смогли выдавить ни слова. Даже я не задал ни одного вопроса. Об обстоятельствах дела мы узнали значительно позднее.

В. М. Молотов:

— Хрущев вызвал меня в ЦК, я пришел. «Насчет Берии хочу поговорить. Нельзя ему доверять».

Я говорю: «Я вас вполне поддерживаю, что его надо снять, исключить из состава Политбюро».

Ну-с, потом обратились к Микояну, что вот Берию нельзя оставлять, это опасно и так далее. «Нет, почему?» — сказал Микоян. Одним словом, не согласился. Не согласился. А занял такую выжидательную позицию и стал возражать. Он вертелся — ни да, ни нет. С ним говорил, по-моему, Маленков. Маленков поддерживал его.

Л. Каганович:

— Единственный, Микоян пришел позже немного и говорит:

— В чем дело? Что тут произошло?

Ему рассказали. Он говорит:

— Как это так?

Микоян вначале не был в курсе дела.

По рассказу Кагановича, когда Хрущев поделился с ним планом нейтрализации Берии, осторожный Лазарь Моисеевич спросил:

— А Микоян знает?

— Нет, — ответил Хрущев, — мы ему не говорили, а то он Берии расскажет.

Л. Каганович:

— Так что Микояну не говорили. Поэтому Микоян, когда пришел на заседание, удивленно так глаза выпялил и говорит:

— Что, что?

Ему рассказали. Он тоже проголосовал «за». Никто не проголосовал против. Вот как было дело. Так что Бурлацкий болтает всякую ерунду со слов Хрущева.

- Молотов мне говорил, что все проголосовали «за», а Микоян воздержался, — замечает Ф. Чуев.

— По Берии? Я не помню. Мне кажется, что он не возражал. Может быть, и воздержался… Я спросил: «А Микоян знает?» Для меня это было очень важно. Не «большинство как» я спрашивал, а «знает ли Микоян?» Потому что я с Микояном был… «Нет, ему нельзя этого доверять. Этого он не знает».

С. Н. Хрущев:

— Когда начались известные события в Будапеште осенью 1956 года, отец направил туда Микояна и Суслова.

В первые часы и дни у Анастаса Ивановича не хватило твердости и решительности, он просто не смог переломить ситуацию. Ведь и ему так свойственны были колебания, сомнения.

Накануне поездки отца в Брест, где он намеревался встретиться с польскими руководителями, а было это где-то под полночь, едва он начал засыпать, его разбудил резкий звонок «вертушки». Отец встрепенулся и поспешно схватил трубку. В эти тревожные дни ночной звонок мог означать все, что угодно.

Звонил Микоян. Они с Сусловым только что прилетели из Будапешта. Анастас Иванович стал рассказывать о своем видении происходивших там событий. Они становились все более грозными, непредсказуемыми, но Микоян надеялся на разум Имре Надя, считал, что может наступить перелом.

Ничего нового, оправдывавшего столь поздний звонок, Анастас Иванович не сообщал. События в Будапеште развивались, подчиняясь хорошо прогнозируемой внутренней логике. Да и решение уже принято…

Отец собрался поблагодарить Микояна и прекратить затянувшийся разговор. Как бы почувствовав изменение настроения на другом конце провода, Анастас Иванович заторопился. От волнения армянский акцент усилился, он зачастил, проглатывая слова. Микоян втолковывал, что вооруженное вмешательство — огромная ошибка, оно преждевременно. Принятое днем решение Президиума ЦК нужно отменить или по крайней мере собраться для повторного обсуждения и выслушать их с Сусловым точку зрения.

— Суслов мне не звонил, — с едва заметной ноткой раздражения перебил Микояна отец. — И мы уже приняли решение…

Микоян стоял на своем.

«Началось», — промелькнуло в голове у отца.

Он приготовился убеждать Гомулку, а начать придется здесь, в Москве, с Микояна. Принятое решение он не собирался изменять, время сомнений прошло. Они остались далеко в прошлом, в предыдущей бессонной ночи, принадлежали теперь истории. Пришла пора действовать, и всякое дополнительное обсуждение только затянет время, еще больше накалит обстановку, приведет к новым ненужным жертвам.

Микоян продолжал говорить. Казалось, он боялся остановиться.

— Анастас, мы сейчас ничего не добьемся, время позднее, — вновь перебил своего собеседника отец, — вчера я ночь не спал, просидел с китайцами, и завтра день предстоит нелегкий. Если хочешь, давай встретимся перед моим отъездом в аэропорт, еще раз обсудим на свежую голову. А пока ты остынь, подумай…

Микоян неохотно согласился, он подойдет пораньше утром, благо особняки на Ленинских горах, где жили и отец, и Микоян, располагались рядом.

Положив трубку, отец еще долго не мог заснуть, ворочался.