Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Н. Басов[240]
Воспоминания о 1-м Кубанском походе[241]
Кореновская
Март месяц 1918 года. Выдался на редкость хороший день. Прямо весна, хотя до настоящей весны еще далеко. После ночного отдыха в хуторе Журавском чувствуешь себя бодрей, отдохнул после похода, а главное – выспался. Не надо было вставать, когда на дворе еще темно, и куда-то мчаться. Рота строится с шутками, отпускаются остроты, лица у всех веселые.
– Николай! Ты не забыл свой большой кинжал? А то Виктор беспокоится, что на привалах ему нечем будет резать хлеб и сало, – острит по моему адресу балагур Назаркин.
Дело в том, что по занятии нами села Лежанка я из склада, оставленного красными, взял пулеметный тесак. Надо сознаться, что при моем маленьком росте пулеметный тесак на ремне у живота придавал карикатурный вид моей воинственной фигуре. Этот тесак был причиной многочисленных добродушных шуток и острот по моему адресу. Под Кореновской я с ним расстался, остались только ножны от него.
Утром мы вышли из Журавской по направлению к станице Кореновской.
Мы уже знали, что красные сосредоточили там большие силы и руководит ими тот же Сорокин, которого мы разбили двумя днями раньше под Выселками. Не помню, как долго мы шли, думаю – верст 6 или 7 уже прошли. Местность холмистая, станицы еще не видно, да фактически я не имел никакого представления, как она далеко. На одном из скатов холма, не доходя до гребня, мы остановились. Была отдана команда рассыпаться в цепь. Было сказано, что мы находимся в резерве, что наша цепь вторая, а где-то впереди нас находится первая цепь. Я расположился рядом со своим взводным офицером прапорщиком Капрановым, так как во взводе я исполнял функции связиста. Гоняли меня куда надо и не надо, только и было слышно: «Николай! Где Николай? Куда он исчез?» Поэтому я старался в бою удрать от своего взводного офицера, ибо в цепи чувствовал себя свободней. Правда, доставалось мне за это, и не раз.
Только что мы залегли, как командир 3-го взвода поручик Евдотьев[242] и командир 2-го взвода поручик Мяч[243] подошли к прапорщику Капранову и образовали небольшую, но довольно-таки веселую компанию. Думаю, привлекал их не так прапорщик Капранов, как его невеста, красивая барышня, бывшая гимназистка одной из ростовских гимназий. Не помню ее имени. Впоследствии оба погибли в бою под Усть-Лабинской – во втором бою. Я называю вторым тот бой, когда мы хотели вторично занять переправу через реку Лабу и для этой операции вышла сперва наша 6-я рота, а потом и весь 2-й батальон из станицы Некрасовской.
Во время разговора веселых молодых наших взводных офицеров невеста прапорщика Капранова предложила им закусить, сказав, что для этого у нее есть жареная курица, которой ее наделила хозяйка, у которой она стояла на квартире. Не дожидаясь согласия, она развязала свой вещевой мешок и вынула аппетитно зажаренную курицу. Поручик Мяч, принимая кусок курицы, заметил, что лучше было бы перед боем не набивать себе желудок на случай ранения в живот и что легче переносить рану с пустым желудком, чем с полным. Но его словам никто не придал никакого значения, и даже сам он с большим аппетитом уничтожил свой кусок курицы.
Я же решил, что, поскольку мы во второй цепи, мне, как связисту, делать здесь нечего, и пошел подыскивать себе удобное место в цепи и погреться на солнышке. Выбрал себе место, лег на спину и незаметно для самого себя заснул. Как долго спал, не знаю, но разбудил меня окрик:
– Николай! Вставай! Цепь поднялась!
Открыв глаза, сперва я ничего не мог понять – в чем дело? Сплошной свист пуль. Только поднялся, как моему соседу справа – Николаевскому – пуля угодила в живот. Бедняга упал, скорчившись от боли. На моем поясе болтаются только ножны от тесака, а сам тесак исчез: по-видимому, кто-то его вынул во время моего сна, ради ли шутки или для того, чтобы окопаться, не знаю.
– Цепь вперед! – пошло по цепи.
На ходу снял ножны от тесака с ремня и выбросил. Под градом пуль невидимого еще противника цепь двинулась вперед. Вот тебе, думаю, и вторая цепь! А где же первая? Ведь не могла же она так отступить, чтобы мы ее не заметили. Не доходя гребня, влево от нас увидел, как наша батарея снимается, и довольно поспешно. Сосед слева от меня сказал, что батарея попала в вилку и меняет позицию.
«Что за вилка? – думаю я. – Что за чушь сосед мне мелет?» Решил, что он просто смеется надо мной. Впоследствии мне объяснили, что значит вилка на языке артиллеристов, и только тогда для меня стал понятен поспешный уход нашей батареи.
Противника не видно из-за гребня, но чувствуется, судя по звуку выстрелов, что он недалеко. Я был в полной уверенности, что впереди нас наша первая цепь. Выйдя на гребень, мы, что называется, уперлись в густую цепь красных. Здесь совершенно стало непонятным для меня, где же первая цепь, по ком же стреляли красные?
– Вперед! В атаку! Ура! – пробежало по цепи, и с мощным криком «Ура!» мы ринулись на красных. Такого натиска красные не ожидали и стали быстро отступать, но яростно отстреливались. Мы же попали под ожесточенный, сосредоточенный и меткий огонь их батарей.
Черные столбы дыма с землей вздымались вверх, унося с собой или калеча кого-либо в цепи. Низко стлались белые облачка шрапнелей. Несмотря даже на это, мой сосед справа передает:
– Передай по цепи – поручик Мяч поймал пулю.
Что за дикая шутка, думаю, в данный момент, но передаю дальше. Позже оказалось, что, выйдя на гребень, поручик Мяч нашел чайник – небольшой эмалированный – и нацепил его на пояс перед животом. Откуда взялся этот чайник, неизвестно, но я предполагаю, что его бросил один из красноармейцев при спешном отступлении. Не пробежал поручик Мяч и десяти шагов, как пуля угодила в чайник. Пробила первую стенку, оскользнулась о другую стенку и закружилась внутри чайника. Поручик Мяч остановился, открыл крышку, взял пулю, положил в карман, а чайник снял с пояса и бросил. Отсюда-то и пошла шутка по цепи, что поручик Мяч ловит пули.
Чем ближе мы подходили к станице, тем все интенсивней становился артиллерийский обстрел. Все небо покрылось белыми
