Александр Ханин - Рота, подъем!

– Ты закончил? – сдерживая себя от того, чтобы ударить при свидетелях, зло спросил подполковник.

– Да! – я развернулся и громко сказал. – Пошли, мужики. С этим чмом не о чем больше разговаривать.

Повернувшись спиной к командиру полка, я с гордо поднятой головой начал удаляться от здания. Солдаты, не желая поиметь дополнительные неприятности, начали растекаться во все стороны, подальше от места событий.

– Ханин, стоять! Стоять, я сказал!! Я тебя на десять суток посажу! Понял?

Я обернулся.

– Не посадите. Ни один врач не подпишет, что я могу находиться на гауптвахте по состоянию здоровья. Все вчера видели, что со мной было. Ни один врач не рискнет. Не посадите.

– Если я тебя еще раз увижу…

Я смачно сплюнул на газон, отвернулся и зашагал дальше. Я был горд своим поступком, хоть он и произошел в состоянии крайнего выплеска эмоции. Я не предполагал, чем мне мог отомстить кэп, но сразу поставил себе зарубку: домой ты идешь на следующий день после дня рождения. То есть тридцатого числа. Ну и черт с ним. Зато вот так ответить командиру части не каждый может. Будет, о чем на дембеле вспомнить. Юношеский максимализм, ласкаемый эгоистическим состоянием от только что сделанного, вызывал улыбку счастья на моем лице.

Не зная, чем теперь заняться и ища поддержки правильности своих последних действий, я побрел к учебному корпусу. Разговор с полковниками ничего не дал. Они не имели возможности воздействовать на командира полка, да попросту и не хотели. Им это уже не требовалось. Подопытные кролики свою функцию выполнили. Их можно было выбросить на свалку экспериментов.

Все знают поговорку "Солдат ребенка не обидит", но никто не задумывался, а можно ли обидеть самого солдата. Солдат должен быть.

Все время должен. У солдата в армии практически нет прав, у него одни обязанности. В армии он должен полностью забыть, что он человек. Армия способствует уничтожению первоначально заложенного свыше – свободы, убивая человечность, душевность, умение понимать и прощать. В казармах принято говорить, что армия – та же "зона", но с

"зоны" за хорошее поведение могут отпустить раньше, а в армии ты

"осужден" на два года без права выхода. Нет в армии уважения к солдату, и только чувство юмора, смех, умение пошутить и посмеяться над собой спасают ситуацию. Я достал из кармана свой блокнот и на странице армейских афоризмов написал: "Пехоту нельзя обидеть, потому что она всегда остается пехотой. Самым веселым родом войск".

В роту я вернулся только после обеда. Организм требовал восстановления, и я съел двойную порцию, от чего меня сразу потянуло в сон. Расстелив армейскую постель я разделся и лег. Через полчаса я проснулся оттого, что меня кто-то тряс за плечо. Капитан Дашков стоял надо мной.

– Ты совсем обалдел днем в койке валяться.

– Товарищ капитан, плохо мне. Плохо… – я застонал, придавая своим словам больший вес.

– Лежи, лежи. Мне рассказали, что вчера с тобой было. Отдыхай.

Никому Ханина не трогать. Всем ясно?!

Это было окончание моей реальной службы. Официальное разрешение валяться днем на постели считается наивысшей из существующих казарменных привилегией. Приказ о назначении Дашкова в ближайшие дни на должность командира батальона уже ушел на подпись, и его приказы не обсуждались. Разбудил меня ближе к вечеру Абдусаматов.

– Ты моего альбома не видел?

– Какого еще альбома?

– Дембельского.

– Хаким, родной, ты же знаешь, что мой низкоинтеллектуальный уровень не позволяет мне тратить свое, свободное от защиты Родины, время на такое важное дело, как дембельский альбом в связи с отсутствием мыслей о том, что же там должно быть.

– Ничего не понял, – честно признался узбек. – Ты только скажи, ты мой альбом видел?

– Видел. Ты мне его еще три месяца назад показывал и ныл, что тебе каких-то деревяшек не хватает.

– Я его позавчера спрятал…

– И забыл где? Хаким, не трахай мне мозги с этим делом. Я же сказал: ни альбомами, ни формой, ни сапогами, ни значками я не занимаюсь. Не мое это.

Мой наводчик-оператор смотрел на меня и чуть не плакал.

– Хаким, ты чего? Украли что ли?

– Украли, – сокрушенно опустил голову наводчик.

– Так нас все равно не увольняют. Сиди и рисуй. Кто тебя трогать будет? Клич кинем, бумагу соберем, гуашь найдем и… вперед, на мины.

Дембельские альбомы являлись вершиной солдатской фантазии.

Каждый, кто брался за это дело, должен был найти свой, неповторимый дизайн. Покупались отдельные листы, создавался специальный коленкор.

На титульный лист наклеивались кусочки дерева, маленькие танки или мотострелковые значки. Страница разрисовывалась в армейском стиле.

Дальше каждая внутренняя страница, если было возможным создать специальный фон в виде рисунка, красилась в черный цвет, высушивалась, процесс повторялся двух- или троекратно, после чего из роты исчезали практически все зубные щетки. С помощью нехитрого приспособления: зубной щетки и иголки можно было создать на странице

"звездное небо". Щетка окуналась в краску и далее, от иголки проводимой по ворсинкам, краска разлеталась, создавая брызги нужного цвета. Когда все цвета ложились в нужных местах на бумагу и высыхали, вся основа покрывалась двойным тонким слоем прозрачного лака. Каждый лист обрабатывался отдельно, после чего листы раскладывались на полу сушильной комнаты или на шкафах в каптерке, где сохли несколько часов или даже дней. И только после этого, собрав листы в альбом специально подготовленной лентой (обязательно проложив между ними пергамент), начинался этап приклеивания фотографий, рисунков, специально спроектируемой страницы с адресами сослуживцев, приказа министра обороны об увольнении в запас и другой важной для создателя этого произведения искусства информации.

– Ты чего наделал? – командир роты был вне себя. – Ты что наговорил ему?

– Все, что думал.

– А ты не подумал, что говоришь? Что теперь будет, представляешь?

– Лучше впасть в нищету, голодать или красть.

Чем в число блюдолизов презренных попасть.

Лучше кости глодать, чем прельстится сластями

За столом у мерзавцев, имеющих власть.

– Что это?

– Омар Хаям.

– Ему дембель в конце сентября светит, а он мне тут Хаяма читает.

Я тебе поражаюсь.

– Товарищ старший лейтенант, командир части мечтает стать полковником, а солдат, зависший на три месяца – это ЧП, которое означает, что кэп не справился со своими обязанностями.

– Умный ты, как я погляжу.

– Был бы умный – промолчал.

– И то верно. Иди отсюда. Нет у меня для тебя аккордов. Гуляй.

– Есть.

И я действительно пошел гулять. По части, в офицерском городке, посидел в "чепке", в детском кафе офицерского городка. Каждый, кого я встречал, старался расспросить меня, как "это было". Всех очень радовало, что нашелся кто-то, кто смог высказать командиру части, старшему офицеру в лицо все то, что у многих было на душе и не имело права прорываться наружу. Каждый мне желал удачи, понимая, что в такой ситуации я могу просидеть в части до конца месяца и уйти последним из всех.