Джонатан Стейнберг - Бисмарк: Биография
«Каждые десять минут я получаю телеграммы, оповещающие о свержении всего и вся, если не будет оказана незамедлительная военная помощь; пока же не произошло абсолютно ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало нанесение ущерба собственности»47.
6 мая 1889 года кайзер приказал местным властям районов, охваченных забастовками, направлять все доклады ему лично. Он также без консультаций с Бисмарком попытался заставить владельцев шахт без промедления повысить угольщикам заработки. 7 мая под выстрелами полиции погибли три шахтера, и 12 мая на совещании прусского кабинета неожиданно появился Вильгельм II и объявил о намерении председательствовать на переговорах с бастующими. После ухода кайзера Бисмарк сказал коллегам: «Молодой хозяин перенял у Фридриха Вильгельма I концепцию авторитета и власти, и необходимо уберечь его от чрезмерного рвения в этой сфере»48. У Бисмарка, как всегда, имелись свои виды на ситуацию. 25 мая он сказал: «Небесполезно будет, если не столь скоро и гладко разрешатся споры с забастовщиками и урегулируются возможные негативные последствия. Последнее обстоятельство особенно важно. Пусть либеральные буржуа прочувствуют все это». Ясно, что Бисмарк хотел напомнить либералам о пользе антисоциалистического закона. Поэтому и не надо было спешить с умиротворением забастовщиков49. Его обеспокоили не забастовки, а намерения кайзера править страной самолично, без консультаций с канцлером.
Нарастание напряженности в отношениях между кайзером и правительством вынудило Бисмарка во время летнего отдыха, 10 августа, вернуться в Берлин. 17 августа он созвал совещание кабинета для обсуждения забастовок и заявил:
...
«Если мое правительство более не вправе увольнять рабочих, не опасаясь забастовок, то это приведет к владычеству толпы, что создаст угрозу для общественной безопасности»50.
20 августа Бисмарк уехал из Берлина в Фридрихсру и вернулся в столицу лишь 9 октября, чтобы приветствовать царя Александра III, прибывшего с официальным визитом. Через три дня, 12 октября, между ними состоялся такой разговор:
...
Александр III. Вы уверены в незыблемости своего положения при молодом кайзере?
Бисмарк. Я убежден в доверии кайзера Вильгельма II и не думаю, что он уволит меня против моего желания.
Александр III. Я был бы рад, если ваш оптимизм полностью оправдается51.
Последний акт великой драмы начался 1 декабря, когда три тысячи шахтеров Эссена вышли на демонстрацию протеста против «черных списков» работодателей. Не в пример Бисмарку, Ганс Герман Берлепш (1843–1926), один из немногих либералов в высшем эшелоне провинциальной правительственной системы – обер-президент Рейнской области, – участвовал в забастовочном движении и хорошо знал стачечников. Он пришел к выводу, что рабочие являются частью «великого исторического процесса, который невозможно подавить силой»52. Он убедил нанимателей отменить «черные списки» и восстановить на работе уволенных шахтеров. Бисмарк был недоволен принятым решением, но находился, по своему обыкновению, в Фридрихсру и не имел возможности повлиять на него. Мало того, личный помощник Бисмарка – Франц Иоганнес Роттенбург, заменивший в 1881 году Кристофа Тидемана, тоже поверил в необходимость «нового курса» в социальной политике и вызвал скандал, когда в своей инаугурационной лекции как куратор Берлинского университета призвал к тому, чтобы официально признать социал-демократическую партию, чем привлек к себе внимание полиции53. Заместитель Бисмарка Карл Генрих фон Бёттихер, по описанию его биографа, был «примерным государственным служащим, сообразительным, толковым и добросовестным»: «Ему повезло – он был персона грата и для Бисмарка, и для Вильгельма II»54. Но недолго. 19 декабря Роттенбург информировал Бёттихера: «шеф» отверг политику примирения Берлепша. Канцлер поручил Бёттихеру подготовить проект Immediatbericht(личного доклада Вильгельму II), в котором он хотел довести до сведения императора следующую мысль:
...
«Мы взращиваем в рабочей среде угрозу, которая неминуемо проявится не только на избирательных участках, но и в армии. Стремление рабочих добиваться более высокой платы за меньший труд не имеет пределов… Если мы позволим им (Берлепшу и местным властям. – Дж. С .) совершить эту ошибку (вести переговоры в пользу рабочих), то ее последствия придется исправлять жесткими и, возможно, кровавыми дисциплинарными мерами ( harte und vielleicht blutige Massnahmen )»55.
В тот же день Альберт Майбах, министр труда, и Геррфурт, министр внутренних дел, предписали местным властям прекратить переговоры с представителями рабочих. Их предписание, как мы увидим позже, вступало в противоречие с намерениями кайзера.
24 января 1890 года Бисмарк спешно приехал в Берлин на заседание коронного совета: кайзер, не предупредив канцлера, назначил его на шесть часов вечера. Ни Бисмарк, ни его сын не имели ни малейшего представления о причинах созыва совета. Когда 23 января Герберт попросил аудиенцию, кайзер принял его и объяснил: совет созывается, потому что он намерен ознакомить министров со своими идеями разрешения трудового конфликта, и «если ваш отец желает участвовать в нем, то я буду этому только рад»56. Герберт отправил отцу телеграмму, вызывая его срочно в Берлин. Бисмарку пришлось подниматься очень рано, чего делать он не любил, и уже одно это обстоятельство привело его в сильнейшее раздражение. Он выехал ранним поездом и прибыл в Берлин в 1.50 пополудни. В три часа канцлер встречался со своим кабинетом, в 17.30 говорил наедине с кайзером, а в 18.00 кайзер открыл совещание. Гольштейн во вторник 23 января грипповал в постели, когда к нему заявился Герберт в состоянии крайнего возбуждения. Гольштейн высказал ему свое мнение, а потом еще и отправил карандашную записку, датированную 24 января, днем рокового заседания коронного совета. Он настоятельно рекомендовал не давить на кайзера. Предупреждение не подействовало. В тот вечер на имперском совете впервые пахнуло дымом большого пожара57.
Спустя несколько дней Гольштейн в подробностях описал совещание Фили Эйленбургу. Кайзер открыл заседание заявлением о том, что антисоциалистический закон, безусловно, можно принять без параграфов об изгнании, добавив: «Прискорбно, если бы мне пришлось отметить начало своего правления кровью… Я не могу позволить и не позволю втянуть себя в такое неблаговидное дело». Бисмарк тогда провозгласил:
