Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу

Оказалось, она ожидает меня здесь уже двое суток. С начала августа была на сельскохозяйственных работах. Приехав на денек в город, застала три мои телеграммы. Быстро собралась, оделась понаряднее, соорудила огромный пакет снеди, включая бутылку водки и пирог собственного изготовления, и отправилась в Кинель. Здесь выходила на пути к прибытию каждого воинского эшелона (а их проходило через Кинель не менее двух десятков в сутки). Перед каждой теплушкой остановившегося эшелона справлялась у солдат, нет ли здесь Кобылянского. Как можно было не полюбезничать с милой, красиво одетой девушкой? Конечно же, в каждой теплушке находился свой «Кобылянский», и Вера, убедившись в очередном невинном розыгрыше, переходила к следующему вагону. Воинские эшелоны двигались днем и ночью, не оставляя и минуты на сон. К исходу вторых суток ожидания Вера, обессилев, присела на миг в сторонке от вокзала и тут же уснула мертвецким сном. Вдруг от какого-то внутреннего толчка проснулась и в ужасе оттого, что, возможно, пропустила мой эшелон, пошла к вокзалу...

Нам повезло: мой эшелон был задержан до рассвета. Расположившись в отцепленном товарном вагоне недалеко от нашего состава, мы с Верой и приглашенным мной Димой Репиным выпили за встречу, плотно и вкусно закусили, насладились чудесной дыней. Потом Дима оставил нас, и остаток ночи мы провели вдвоем, никак не могли наговориться, обнимались, целовались. Оба понимали, что это, быть может, наша последняя встреча. К счастью, она оказалась не последней, но следующая состоялась лишь через три с половиной года...

А на рассвете 25 августа наш эшелон отправился из Кинеля на восток. До станции разгрузки ехали еще трое суток. Здесь представители разных подразделений дивизии, в которую мы прибыли, отбирали каждый себе приглянувшихся им курсантов-недоучек. Бойкий белокурый лейтенант-артиллерист отобрал меня и еще пятерых: Василия Пантелеева, Дмитрия Репина, Николая Киселева, Георгия Сенченко, Александра Ищенко. Так мы вместе стали служить в 1049-м стрелковом полку 300-й стрелковой дивизии, которая начала воевать под Кременчугом в августе 1941 года, а сейчас находилась на формировании. Лейтенант — представитель полковой батареи 76-мм пушек — повел нас в Туймазу.

В Туймазе

В короткий период доукомплектования полка, получения пушек, личного оружия, повозок, боеприпасов и практического изучения военного дела мы жили в землянках на окраине Туймазы. Рядом с землянками артиллеристов стоял домик, где ночевали наши офицеры, их было семеро.

Батареей командовал старший лейтенант Лошаков, рослый мужчина, уравновешенный, но в общении с подчиненными грубоватый. Он, видимо, давно отслужил в армии, много лет находился в запасе и лишь недавно был мобилизован.

Заместителем Лошакова по строевой части был лейтенант Алексей Акимов, невысокий голосистый «пижон». Щеголял хромовыми сапогами, двумя золотыми «фиксами» на передних зубах и носовыми платками красного цвета. Круг обязанностей Акимова был неясен, на фронте он оказался отчаянным трусом, и через несколько месяцев за ненадобностью его куда-то перевели.

Заместителем командира батареи считался также политрук Степан Сысолятин, краснощекий коренастый лейтенант лет тридцати пяти, с пышной шевелюрой цвета спелых пшеничных колосьев. Член партии (единственный в батарее), бывший старший участковый милиционер из сельского района Башкирии, он оказался добродушным человеком, его любили. Позже, на фронте, чувствовалось, что Степан испытывает неловкость, не участвуя непосредственно в бою. Летом следующего года должность политрука батареи упразднили, Сысолятин попал в стрелковый батальон и вскоре погиб в бою.

Батарея состояла из четырех взводов: управления, боепитания и двух огневых. Взводом управления (разведчики и связисты) командовал лейтенант Лев Винокуров, на вид ему было под тридцать.

Огневой взвод — это четырнадцать солдат и две полковые пушки образца 1927 года с коротким стволом и большими колесами (шины были не надувные, а из гусматика — резины с наполнителем). Для передвижения лафет пушки прицепляли к передку, который тянули две пары лошадей, коренные и пристяжные. В бою, когда требовалось перемещать пушку вслед за пехотой, это, как правило, делали солдаты орудийного расчета, и большой диаметр колес пушки немного облегчал «лошадиный» труд артиллеристов. Командиром первого огневого взвода был еще не обстрелянный выпускник артучилища мой ровесник лейтенант Молдахметов. Вторым огневым взводом командовал двадцатилетний лейтенант Иван Камчатный, прибывший из того же училища, что и Молдахметов.

Взвод боепитания — это старшина батареи с помощником, повар, артмастер, кузнец и повозочные при четырех конных повозках и полевой кухне. Командовал взводом Григорий Бречко, тот самый лейтенант, что отобрал нас, новичков, на станции. Он был ветераном батареи, воевал в ней с прошлого года. До войны Бречко жил на Харьковщине, работал при железнодорожной станции, был женат. Говорил на «суржике», безграмотной смеси украинского и русского. Великолепно пел украинские народные песни. Был привлекателен, охоч до женского полу. При всех своих молодецких качествах Григорий был патологическим трусом. За все годы, что я был на фронте, ни одному командиру не удалось вызвать его на командный пункт, если тот располагался недалеко от передовой.

Личный состав сформированной в Туймазе батареи насчитывал около семидесяти человек и оказался смешанным во всех отношениях. Возраст колебался от 18 до 47 лет (во взводе боепитания почти все повозочные были «деды»). Молодежи до 20 лет было человек десять. Пестрым был и национальный состав батареи: русские, украинцы, казахи, узбеки, татары, башкиры, один туркмен и один еврей — я. Почти все батарейцы происходили из сел и кишлаков, только пятеро были горожанами.

Сразу же после прибытия недоученных курсантов в Туймазу Лошаков «произвел» нас в старшие сержанты и велел пришить к петлицам по три треугольника. Одновременно мы были назначены командирами орудий и отделений взвода управления, наводчиками. Несколько дней я походил в наводчиках, затем, уже надолго, меня назначили командиром первого орудия во взводе Молдахметова. Наводчиком стал мой ровесник Павел Калкатин, выросший в Кара-Калпакии, заряжающим — 30-летний узбек Исмайлов, хорошо понимавший русскую речь. (Несколько выходцев из среднеазиатских республик поначалу с трудом общались с остальными батарейцами. Постепенно языковый барьер был преодолен.)

Мы изучали матчасть, осваивали прямую наводку, особенно много учились прицеливанию с закрытых позиций. При этом оказалось, что наши юные лейтенанты слабоваты в артиллерийских расчетах, и мне часто приходилось выручать их. Это было замечено Лошаковым.