Радий Фиш - Джалалиддин Руми
Джалалиддин пробежал глазами вопросы, коими улемы, не удержавшись, решили проверить слова кадия о его учености.
— Перо и чернила! — приказал он факиху, точно говоря: «Ну, сейчас мы расщелкаем ваши семечки».
Не спеша ответив на каждый вопрос, он свел их все воедино, подобно опытному лекарю, составляющему из многих горьких снадобий одну пилюлю, ибо обладал способностью за разными явлениями видеть единую суть.
Покончив с ответом, он помедлил мгновение, представляя, как вытянутся лица его экзаменаторов, когда проглотят они эту пилюлю, которую, запыхавшись от усердия, почтительно вручит им старик, смиренно стоящий теперь в отдалении. А затем со все возрастающим удовольствием принялся писать на обороте слова письма, в коем за внешним смирением — его требовали правила этой дурацкой, но, увы, неизбежной игры — сквозила явная издевка.
«Ученейшие мужи мира! Да будет ведомо вам, что «страсть к нагроможденным кантарам золота и серебра, меченым коням» и прочему, упомянутому в стихе четырнадцатом третьей суры Корана, а также медресе и ханаки предоставил я, покинув их, к услугам людей выдающихся и знатных. Ни на какой пост не претендую я, ни на что на свете не зарюсь, да будут обильными богатства этих господ, да вкусят они сладость мира сего. Мы же удалились от него в уединение. От славы заперлись у себя в доме. И даже запрещаемый, объявленный харамом ребаб выпустили бы из рук своих и вручили бы им, если бы был им он надобен. Ведь лишь от униженности и заброшенности ребаба взяли мы его в длани свои, ибо расположение к несчастным и униженным завещано мужам истины и веры самим пророком».
Опоздали, святейшие! Если раньше не удалось, то теперь и подавно никто не в силах отобрать у него ребаб. Придется вам проглотить пилюлю, как она ни горька…
–Через несколько дней старик факих, всегда живший чужим умом, подражавший другим улемам, встретил в ювелирном ряду Аляэддина Сирьянуса и, не удержавшись, посетовал:
— Так-то оно так, сынок. Но ведь я прочел столько книг, что и на ишаке не увезти. И нигде не встречал ни строки, в которой было бы сказано о дозволенности вашего ребаба!
Сирьянус больше прочих мюридов Джалалиддина торжествовал победу над черными джуббе — эти длинные кафтаны колоколом носили все здешние богословы. Но в отличие от учителя он не был обязан облекать свои мысли в облатки ученой вежливости и не преминул воспользоваться этой свободой:
— Что поделать, отец, если ты читал их, как ишак, а потому и ничего не понял!
…Внемлите наставлениям моимИ предостережениям моим!
Дабы стыда и скорби избежать,Не надо неразумно подражать.
В суфийскую обитель на ночлегЗаехал некий божий человек.
В хлеву осла поставил своего,И сена дал, и напоил его…
Суфии нищие сидели в томПрибежище, томимые постом…
Поймешь ли ты, который сыт всегда,Чту иногда с людьми творит нужда?
Орава тех голодных в хлев пошла,Решив немедленно продать осла.
«Ведь сам пророк — посланник вечных сил —В беде вкушать и падаль разрешил!»
И продали осла, и принеслиЕды, вина, светильники зажгли.
«Сегодня добрый ужин будет нам!» —Кричали, подымая шум и гам.
«До коих пор терпеть нам? — говорят. —Поститься по четыре дня подряд?
Доколе подвиг наш? До коих порКорзинки этой нищенской позор?
Что мы, не люди, что ли? Пусть у насВеселье погостит на этот раз!»
Позвали — надо к чести их сказать —И обворованного пировать.
Явили гостю множество забот,Спросили, как зовут и где живет.
Старик, что до смерти в пути устал,От них любовь и ласку увидал.
Один бедняге ноги растирал,А этот пыль из платья выбивал.
А третий даже руки целовал.И гость, обвороженный, им сказал:
«Коль я сегодня не повеселюсь,Когда ж еще, друзья? Сегодня пусть!»
Поужинали. После же винаСердцам потребны пляска и струна.
Обнявшись, все они пустились в пляс.Густая пыль в трапезной поднялась.
То в лад они, притопывая, шли,То бородами пыль со стен мели.
Так вот они, суфии! Вот они,Святые. Ты на их позор взгляни!
Средь тысяч их найдешь ли одного,В чьем сердце обитает божество?
***Придется ль мне до той поры дожить,Когда без притч смогу я говорить?
Сорву ль непонимания печать,Чтоб истину открыто возглашать?
Волною моря пена рождена,И пеной прикрывается волна.
Так истина, как моря глубина,Под пеной притч порою не видна.
Вот вижу я, что занимает васТеперь одно — чем кончится рассказ,
Что вас он привлекает, как детей —Торгаш с лотком орехов и сластей.
Итак, мой друг, продолжим, — и добро,Коль отличишь от скорлупы ядро!
***Один из них, на возвышенье сев,Завел печальный, сладостный напев.
Как будто кровью сердца истекал,Он пел: «Осел пропал! Осел пропал!»
И круг суфиев в лад рукоплескал,И хором пели все: «Осел пропал!»
И их восторг приезжим овладел.«Осел пропал!» — всех громче он запел.
Так веселились до утра,А утром разошлись, сказав: «Пора!»
Приезжий задержался, ибо онС дороги был всех больше утомлен.
Потом собрался в путь, во двор сошел,Но ослика в конюшне не нашел.
Раскинув мыслями, решил: «Ага!Его на водопой увел слуга».
Слуга пришел, скотину не привел.Старик его спросил: «А где осел?»
«Как где? — слуга в ответ. — Сам знаешь где!Не у тебя ль, почтенный, в бороде?!»
А гость ему: «Ты толком отвечай,К пустым уверткам, друг, не прибегай!
Осла тебе я поручил? Тебе!Верни мне то, что я вручил тебе!
Да и слова Писания гласят:«Врученное тебе отдай назад!»
А если ты упорствуешь, так вот —Неподалеку и судья живет!»
Слуга ему в ответ: «При чем судья?Осла твои же продали друзья!
Что с их оравой мог поделать я?В опасности была и жизнь моя!
Когда оставишь кошкам потрохаНа сохраненье, долго ль до греха!
Ведь ослик ваш для них, скажу я вам,Был что котенок ста голодным псам!»
Суфий слуге: «Допустим, что ослаНасильно эта шайка увела.
Так почему же ты не прибежалИ мне об их злодействе не сказал?
Сто средств тогда бы я сумел найти,Чтоб ослика от гибели спасти!»
Слуга ему: «Три раза прибегал,А ты всех громче пел: «Осел пропал!»
И уходил я прочь и думал: «ОнОб этом деле сам осведомлен
И радуется участи такой.Ну что ж, на то ведь он аскет, святой!»
Суфий вздохнул: «Я сам себя сгубил.Себя я подражанием убил
Тем, кто в душе убили стыд и честь,Увы, за то, чтоб выпить и поесть!..» [2]
КОНЕЦ СВЕЧИ ПЕРВОЙ…На лице Джалалиддина обозначилась улыбка. И застыла. Уж не чудится ли ему? Послышались приглушенные звуки ребаба.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
