Антон Короленков - Сулла

В Нумидии ситуация была сходной, и почему было не попробовать тот же трюк? Но у Кальпурния и Скавра он не вышел – «партия войны» в Риме оказалась сильнее. Экстремисты добились продолжения борьбы «до победного конца», не зная и не желая знать, насколько трудная задача стоит перед римскими войсками. Даже когда за дело возьмутся «всерьез», конфликт затянется еще на долгих четыре года. Это ли не доказательство правоты Кальпурния Бестии и Эмилия Скавра, якобы продавшихся Югурте?[195]

А как же поездка Югурты в Рим? Почему его там не схватили? Саллюстий уверяет, что на сходке от него потребовали назвать имена сенаторов, которым он давал взятки, но подкупленный им плебейский трибун Бебий запретил ему отвечать, и народ ушел, «осмеянный» (Югуртинская война. 34.1). После убийства Массивы Югурте велели уехать из Рима, и он, уезжая, воскликнул: «Продажный город! Он погибнет, как только на него найдется покупатель!» (35.10).

Но и здесь все не так просто. Далеко не все в сенате выступали за войну. А без его санкции магистраты вряд ли решились бы арестовать царя. Об убийстве и говорить не приходится – Югурта наверняка следил за своей безопасностью. Что же касается случая на сходке, то где уверенность, что Саллюстий правильно передал случившееся? Ее участники не могли быть беспристрастными свидетелями. Да и мемуаров из них наверняка никто не оставил. А с какой чудовищной силой и скоростью «сплетни в виде версий» искажают подлинные факты, хорошо известно. Кроме того, от царя требовали выдать имена мнимых взяточников, но кого он мог назвать? Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Вполне возможно, что Бебий просто запретил Югурте произнести речь в свое оправдание.[196] А «взяточников» – Луция Опимия, Луция Бестию, Спурия Альбина – осудили и без его показаний (Цицерон. Брут. 128). Марку Скавру не только удалось избежать суда, но и самому войти в состав комиссии по расследованию коррупции и добиться избрания в цензоры на 109 год.[197] Это и неудивительно – ведь комиссия, по-видимому, была назначена сенатом, принцепсом которого Скавр являлся.[198] Саллюстий же, к слову сказать, хотя и твердил о взяточничестве нобилей, сам с неодобрением писал, что следствие (quaestio) велось «строго и придирчиво, в угоду толкам и разыгравшимся страстям народа» (Югуртинская война. 40.5).[199]

Что же касается отъезда Югурты, то только Саллюстий пишет, будто таковой состоялся по приказу сената – остальные источники[200] сообщают о бегстве,[201] что куда более правдоподобно. Ведь с гибелью или изоляцией царя исчез бы виновник войны, и если сенат не принял решение об аресте царя сразу, он мог принять его позже, благо убийство Массивы давало подходящий повод. Что же касается знаменитой реплики о «продажном городе», то она, естественно, является плодом творчества Саллюстия[202] и вызывает массу вопросов: о какой продажности речь? Что смог купить за свои деньги сам Югурта, который уезжает, ничего не добившись?[203] Еще в древности Луций Анней Флор простодушно заметил: поскольку в лице Югурты «Рим уже имел покупателя, но ускользнул от него, стало ясно, что он устоит» (III. 1. 18).[204]

Все это, конечно, не означает, что Югурта не давал взяток вообще. Но те из сенаторов, кто придерживался менее воинственной позиции по отношению к нему, делали так отнюдь не из любви к золоту.[205] Наиболее дальновидные из числа patres не хотели, чтобы Рим, выражаясь современным языком, получил свой Вьетнам или Афганистан.[206]

Однако Югурта, человек, бесспорно, умный и талантливый, все же явно недооценил врага. Он зашел слишком далеко[207] – проигнорировал требования двух (!) посольств сената, перебил италийцев,[208] находившихся в Цирте, и забрал их имущество, да и казненный им Адгербал был другом и союзником римского народа (Диодор. XXXIV. 31). К тому же царь задел интересы римских коммерсантов,[209] в доле с которыми бывали и весьма влиятельные сенаторы. После расправы с италийскими купцами в Цирте римские дельцы, разумеется, боялись вести дела в Нумидии, а вскоре и вовсе началась война, лишившая их возможности заниматься бизнесом в тех краях. Любопытный факт: Саллюстий постоянно подчеркивает, что именно простой народ возмущался бездействием нобилей перед лицом наглой агрессии и толкал сенат на решительные действия (Югуртинская война. 30.1; 32.1; 33.3; 40.3). Казалось бы, какое дело было низам до ситуации в Нумидии? Может, Саллюстий опять дал волю фантазии? Отнюдь нет: желающих устроить шумный митинг и покритиковать на нем власть имущих в Риме всегда хватало. Но их требовалось организовать. Видимо, именно римские дельцы, прежде всего всадники, этим и занимались. Именно всаднические суды вынесли обвинительные приговоры Опимию, Бестии, а позднее Постумию.[210]

Но вернемся к событиям войны. Постумия Альбина сменил консул 109 года Квинт Цецилий Метелл. Он повел войну, сочетая силовые приемы с дипломатией и подкупом: благодаря умелой организации продвижения войск мешал врагу вести партизанские действия, закреплялся в городах, непокорные области предавал огню и мечу, в сражении при Мутуле разбил самого Югурту, но главное – начал склонять на свою сторону его приближенных. Царь предлагал мир, но Метелл отказывался гарантировать ему главное – жизнь и свободу ему и его сыновьям. Поэтому властитель Нумидии продолжил борьбу. Население поддерживало его, и время от времени он добивался успехов – ему удалось отстоять от римлян Заму и на короткое время захватить Вагу, жители которой перебили римский гарнизон. Югурту поддержал его тесть – мавретанский царь Бокх (Саллюстий. Югуртинская война. 43–62; 66–77; 80–82; Аппиан. Нумидика. 2–3; Флор. III. 1. 10–12; Дион Кассий. XXVI. 89. 1; Орозий. V. 15. 7–8).

В ходе боевых действий выдвинулся военачальник из незнатного рода, уроженец Арпина Гай Марий. В свое время, как и Югурта, он сражался под Нуманцией и, подобно нумидийскому принцу, заслужил похвалу Сципиона Эмилиана. Отголоском этого стала легенда о том, как на пиру кто-то воскликнул, будет ли у римского народа еще такой защитник, как Сципион, и тот, «хлопнув лежащего рядом с ним Мария по плечу, ответил: “Будет, и, может быть, даже он”» (Плутарх. Марий. 3. 4–5).

Марий начал политическую карьеру при поддержке Метеллов, клиентом которых был его отец. Неудивительно, что именно поэтому консул 109 года взял его с собой в качестве легата. Арпинат снискал себе славу доблестного воина, пользовался популярностью в армии, но все это имело смысл для честолюбивого Мария лишь постольку, поскольку способствовало его политической карьере. А он уже успел побывать квестором, плебейским трибуном и претором (минуя эдилитет), оставалась лишь вершина – консулат. Минимальным возрастом для избрания считались 43 года,[211] а Марию уже вот-вот должно было исполниться 50![212] И он обратился к Метеллу с просьбой отпустить его в Рим на консульские выборы. Тот, если верить Саллюстию, ответил, что не все должны желать всего, а арпинату не поздно будет избираться и вместе с сыном самого Метелла – тогда еще двадцатилетним юнцом. Однако Марий продолжал настаивать на своем и даже будто бы повел агитацию в армии против командующего.[213] В конце концов тот сдался и позволил ретивому подчиненному уехать, понимая, что Марий ему больше не помощник. К тому же последний прибыл в Рим всего за две недели до выборов – успеет ли он провести агитацию? Однако слава арпината в Риме была достаточно велика – говорят, что воины постоянно писали домой, будто война не кончится, пока он не возглавит армию. Некоторые плебейские трибуны дополнительно рекламировали низкородного, но доблестного воина. Уверяли, будто Метелл нарочно затягивает войну, чтобы подольше наслаждаться властью командующего.[214] В итоге Марий был с триумфом избран консулом. Народное собрание по предложению плебейского трибуна Тита Манлия Манцина вручило ему командование в войне с Югуртой, хотя недавно сенат продлил полномочия Метеллу. Теперь это решение стало недействительным (Саллюстий. Югуртинская война. 63–65; 73. 2–7; Диодор. XXXIV. 38; Беллей Патеркул. П. 11. 1–2: Плутарх. Марий. 7–8; Дион Кассий. XXVI. 89. 2–4).