Андре Кастело - Королева Марго

Екатерина приказала отчеканить золотую медаль: лента, окаймленная вязью, обвивает инициалы молодоженов Н и М, по краю выгравирован девиз на латыни, а на обороте медали — символ Вечности: змея, кусающая свой хвост.

Двор размещался теперь в Мадридском замке, на опушке леса, который в свое время назовут Булонским. 12 июня Генрих Наваррский, находившийся в Шонэ-ан-Пуату, с великим прискорбием узнал о смерти матери. Гонец доставил ему это известие всего за два дня — по тем временам скорость немыслимая. Но жених не стал спешить. Только 20 июля 1572 года двоюродные братья Бурбоны, оба Гиза — герцог и кардинал, а также маршалы Франции в сопровождении пятисот всадников встретили его в Палезо. Жених прибыл не один: его свита насчитывала девятьсот дворян-гугенотов, в основном гасконцев. Все были в черном — в знак траура по королеве Жанне. Просто нашествие протестантов!

Новый король Наварры немедленно отправился в Лувр, где ему отвели покои в аттическом крыле, которые некогда занимала королева Элеонора, вторая супруга Франциска I. Наверняка он и предположить не мог, что ему придется прожить здесь четыре года.

На следующий же день по прибытии Генрих встретился со своей девятнадцатилетней невестой. Он помнил ее совсем девочкой, теперь перед ним предстала обольстительная и образованнейшая женщина, «неземной» — по всеобщему мнению — красоты, для которой уже не было тайн в светских беседах, дворцовых интригах и искусстве любви. Элегантная, увлекающаяся поэзией Маргарита выглядела чересчур роскошной для наваррского мужлана. И он, при всем своем гасконском самообладании, явно смущался, сравнивая себя с этими лощеными придворными, особенно со своим соперником, обаятельным герцогом де Гизом.

Поскольку свита короля Генриха состояла из многочисленных представителей самых знатных протестантских семей, адмирал Гаспар де Колиньи, их глава, чувствовал себя достаточно сильным, чтобы опять вынести на всеобщее обсуждение свой самый сокровенный проект: война в Нидерландах против испанских оккупантов, в союзе с протестантом принцем Оранским.[15] И тут выяснилось, что недружелюбие к испанцам объединяет всех.

Однако вряд ли французской победе сильно обрадовались бы за Ла-Маншем. Позицию королевы Елизаветы один британский дипломат изложил так:

— Англия твердо стоит на том, что ни Франция, ни Испания не должны выходить за пределы своих нынешних владений. Со стороны Франции было бы крайне неосмотрительно пытаться завладеть Фландрией, этого Англия не потерпит[16] ни при каких обстоятельствах.

И все-таки мрачный Колиньи продолжал стоять на своем — не надо бояться конфликта с Испанией. Аргумент, который он привел на заседании Королевского совета, за месяц до прибытия наваррца, звучал вполне убедительно:

— Лучшее средство против гражданской войны — направить силы воюющей нации на чужие земли. Тогда как большинство народов, обретя мир, возвращаются к своим будничным занятиям, немного найдется французов, которые, взявшись однажды за меч, отбросят его добровольно.

Если бы французы дрались вне родных стен, утверждал Колиньи, дома воцарился бы мир, а, кроме того, поход во Фландрию мог бы снискать Карлу IX славу ее освободителя. Король пришел в восторг от изложенного плана. Екатерина, напротив, отнеслась к нему более чем сдержанно, опасаясь, как бы один конфликт не повлек за собой целую череду других конфликтов, а значит, риск войны с Испанией, то есть с зятем, Филиппом II. У противников войны был и еще один весомый аргумент: конфликт наверняка примет затяжной характер — не окажется ли тогда король «повязанным с гугенотами»? Решение по этому вопросу должны были принять на следующей неделе, 26 июня. Но это нисколько не помешало многочисленным гугенотским отрядам тотчас же отправиться в Нидерланды, а торговцам обеих стран до блеска надраить оружие, предназначенное для грядущей войны.

Но и 26 июня Королевский совет не принял никакого решения. Обе стороны остались при своем мнении.

— Ну хорошо, — в гневе заключил адмирал, — поскольку Ваше Величество встали на точку зрения пацифистов, я не могу больше противиться вашей воле, хотя уверен, что вы в этом раскаетесь. Как бы там ни было. Ваше Величество не осудит меня за то, что, держа свое слово о поддержке и помощи принцу Оранскому, я постараюсь предоставить в его распоряжение своих друзей, родственников и слуг, а также самого себя, если мои услуги потребуются.

Ярость Колиньи заставила Карла IX усомниться, уж не совершает ли он ошибку, отказываясь встать вместе с гугенотами на тропу войны. «Мой двор и мой Совет состоят из одних дураков», — изрек он. Наливаясь желчью, адмирал повысил голос и — в надежде, что все-таки побудит Карла IX переменить решение — бросил королеве-матери предупреждение:

— Мадам, король отказывается вступить в войну. Молитесь, дабы Господь Бог не ниспослал ему другую войну, отказаться от которой будет уже не в его власти.

Неприкрытая угроза прозвучала в его словах.

Благословения из Рима на свадьбу Маргариты и Генриха все не было, Григорий XIII явно уклонялся от этого богопротивного решения. Он уже пережил одно светопреставление, когда протестант принц Генрих де Конде женился на католичке Марии Клевской.

Но Карлу IX настолько нетерпелось, чтобы Марго наконец и думать перестала о своем прекрасном герцоге де Гизе, что он не удержался от заявления:

— Я не гугенот, но и не дурак, и если задурит папа, я сам возьму за руку Марго и поведу ее под венец!

Екатерина, эта вездесущая «змея», устроила так, что из Рима пришло фальшивое письмо за подписью посла Франции, в котором извещалось, что папское благословение вот-вот прибудет в Париж. Кое-как уладили одну проблему, как тут же возникла новая: на сей раз виновником оказался кардинал Бурбонский. Он согласился обручить Маргариту и Генриха при условии, что ему будет прислуживать кто-то из епископов, ибо тогда ему легче будет отважиться на этот сомнительный шаг. Однако на обращение герцога Анжуйского прелаты Шалона, Анжера и Дамьетта ответили отказом.

— Монсеньор, — воскликнул прелат Дамьетта, — раз король предоставляет гугенотам свободу совести, он должен дать такое же право и нам!

— В таком случае, не кажется ли вам, — ответил брат Маргариты, — что не только у вас, но и у нас, остальных католиков, тоже есть совесть?

— Ваше Высочество и Его Величество обязаны принимать наши советы в вопросах совести, я же спрашивать совета у Вашего Высочества не обязан.

Наконец епископ Диня согласился помочь кардиналу совершить этот акт непослушания Риму, и бракосочетание назначили на понедельник, 18 августа 1572 года. Так решила королева-мать, которая, чтобы перехватить вероятный папский запрет, со свойственной ей сноровкой распорядилась вплоть до указанной даты арестовывать на границе любых курьеров из Италии.