Евгений Муляров - Джуна

Только какое-то время спустя Джуна смогла освободиться от последствий этого шока, и она сразу отправилась в палату, где лежала больная. И снова радость, близкая к потрясению: больная выглядела лучше многих только что перенесших операцию. Лишь позднее Джуна поняла: во время операции она не только зашила рану, она откорректировала энергетику больной. А шов... Шов был таким, какими бывают швы не в пер­вый день операции, а в третий.

Чем кончилось для Джуны это очередное ис­пытание? Преклонением больных, которые хоте­ли лечиться только у нее. И предложением глав­ного врача больницы подать заявление о перехо­де на другую работу.

Но слава в пределах одной больницы, даже одного города, еще не все. Джуна была лишена тщеславия. Она хотела работать, а для успешной работы требуются особые условия. Цепочку можно продолжить, и она замкнется в круг: для предоставления человеку особых условий требу­ется, чтобы его знали, он должен быть осенен славой.

И статья Реваза Джапаридзе, опубликован­ная в журнале «Литературная Грузия», та­кую славу принесла. О Джуне узнали с печат­ных страниц. Для начальства такого рода при­знание важнее слухов, расходящихся широки­ми кругами. Начальство доверяет печатному слову.

И потому предложение, высказанное автором статьи, вполне могло превратиться в реальность. Он предлагал создать в Тбилиси лабораторию, аналогичную московской научно-исследовательской лаборатории.

Какие радужные открывались перспективы! Но в будущем. В будущем. Следовало терпели­во ждать. А Джуна хотела действовать. И дей­ствовала. Некоторые ее опыты не нашли точного истолкования и до сих пор.

Опыт симпатической магии

Уже говорилось, что ведьмы и маги — фигуры из разных областей человеческой культуры. Тем не менее некоторые маги­ческие приемы у них порой совпадают. Например, и те и другие могут пользоваться в своих опытах симпатической магией.

Даже тот, кто никогда не слышал подобного названия, наверняка знает, что это такое, по книгам или легендам. Мистический ужас, испы­тываемый перед фотографией, куклой или карти­ной, рожден не самими объектами.

Ну что страшного, скажем, в кукле? Все мы играли в детстве, у каждого из нас был люби­мый зайчонок или щенок, сшитые из тряпочек, или настоящая кукла, у которой, если ее медлен­но наклонить, закрываются глаза, а еще она может пропищать что-то похожее на слово «мама».

Так почему же мы так боялись в детстве уронить эту любимую куклу или ненароком за­деть зайчонка? «Им будет больно», — говорили мы. Но разве они живые? Как бы живые, по крайней мере, для нас они были живы особой жизнью. А то, что кукла не ела манную кашу, так и мы сами не любили эту горячую, липкую и тягучую манную кашу.

И вот мы выросли. Любимцы нашего детства пропали, затерялись навсегда. А мистический страх в нас остался. Мы боимся рвать фотогра­фии — вдруг тому, кто на них изображен, это навредит. И с трепетом в душе выслушиваем рассказ о том, что какая-то старая бабка-воро­жея взяла фотографию человека, поколдовала над ней, и человеку сделалось плохо. А то и со­жгла, уничтожила. И человек умер.

Собственно, это и есть симпатическая магия. И мы верим, что по фотографии можно предска­зать человеческую судьбу. Верим, что, если из­готовить куколку, человеческую копию, и совер­шать с ней разные манипуляции, на человека легко наслать болезнь, хворобу. Пережившие любовную драму стараются достать фотографию того, в кого влюблены, чтобы та же бабка-воро­жея наколдовала, наворожила по этой фотогра­фии, «присушила» изображенного на ней челове­ка или отомстила ему, покалечила, сгубила.

Существует ли в действительности симпати­ческая магия и насколько она сильна, каждый волен решать сам. Но один эпизод из жизни Джуны, относящийся к тбилисскому периоду, дает обильный материал для размышлений.

Дело происходило незадолго до полуночи. Вдруг в дверь позвонили. По самому характеру звонка, слабому, дребезжащему, сразу было по­нятно, что это не какой-нибудь припозднивший­ся друг или знакомый, а человек совершенно по­сторонний, долго собиравшийся с духом перед тем, как нажать кнопку. В звуке чувствовалась явная нерешительность.

Джуна встала с постели, в которой спала она и ее маленький сын, и направилась к двери. Щелкнул замок. На пороге стояла молодая жен­щина. Джуна видела ее впервые. Но достаточно было бросить на нее один-единственный взгляд, чтобы все понять. Измученный вид, робость в движениях и слезы на глазах говорили — у нее какая-то беда.

Женщина обратилась к Джуне по имени, и это неудивительно, ибо рассказы, граничащие с легендами, а иногда и попросту легенды о фан­тастических способностях Джуны, о совершен­ных ею чудесах, давно ходили по всему Тбили­си. Она была местной достопримечательностью, которой гордились и которую одновременно по­баивались. Ведь Джуна творила чудеса.

Тихим голосом женщина попросила о помо­щи. Больше надеяться ей было не на кого. Ее маленький сын умирал, и врачи не могли ничего сделать. Она с трудом отыскала адрес и вот те­перь умоляет хоть что-нибудь предпринять.

Джуна оделась и отправилась в ночную тем­ноту. Женщина показывала дорогу и одновре­менно рассказывала о своей жизни, нелегкой, несложившейся. Она замужем, но замужество оказалось неудачным. На этом браке настаивали родители, а в Грузии слово родителей — закон. Теперь этой женщине приходилось тянуть се­мейную лямку. Единственная ее радость — ма­ленький сын. С ним в ее дом пришел покой. Только ради него она и существует. Она даже представить не может, что ее сын умрет, рухнет последняя опора ее хрупкого мира. Без сына ей тоже нет смысла жить.

Джуна молча слушала скорбный рассказ и понимала: сразу две жизни находятся теперь в ее руках. Жизнь маленького, тяжелобольного маль­чика и жизнь его матери, не знающей иного счастья, кроме своего ребенка.

От нее ждали чуда, но едва Джуна взглянула на мальчика, который лежал в постели, она по­няла, какая трудная, почти невыполнимая задача стоит перед ней. Мальчик был необыкновенно бледен, кровь отлила от лица. Ребенок еще дышал, но дыхания почти не было слышно. Врач, находившийся тут же, у постели больного, сообщил Джуне: «Медицина бессильна». Врачи боролись за жизнь ребенка до конца, но, кажет­ся, уже начался отек легкого.