Михаил Кретчмер - Воспоминания

Впоследствии, время, а еще более палка, взяли свое и дети покорились своей участи; они повыросли, поженились, выростили детей и сделались сами поселянами.

Четвертая и третья роты проходили мимо. Их уже не трогали в первом округе. Выбрали только из третьей роты несколько пятнадцатилетних кантонистов в фельдшерские ученики и полковые певчие. В Сватовой-Лучке находился первоклассный госпиталь и был расположен дивизионный штаб первой кирасирской дивизии. От писарей я узнал, что когда подойдут старшия роты, то нас, кантонистов, распределять в школы, имевшиеся при каждом полку и называвшаяся ланкастерскими. Комплект учеников в каждой школе полагался в 50 человек; возраст для приема не менее 16 лет. Каждой школой заведовал только один учитель, унтер-офицер, имея у себя помощника, по выбору своему из кантонистов. Никакого общего помещения для школы нет, а учатся кантонисты по хатам. Кантонисты продовольствуются от жителей, но теперь, говорили писаря, будет не то. Велено сформировать при каждом полку по два эскадрона, комплект которых должен быть по 220 человек, в каждый эскадрон назначить одного строевого офицера, продовольствовать нас из котла и менее 16 лет кантонистов в эскадроны не принимать. Весть о том, что поселянам раздают даровых работников, разнеслась по окрестностям, и соседним помещикам, особенно мелкопоместным, стало завидно. Им также захотелось добыть себе, без всяких затрат, лишних крепостных, и они вдруг двинулись в Сватовую-Лучку. Скоро их нагрянуло столько, что Лучка с основания своего ничего подобнаго не видела и наверное уже не увидит. На постоялых дворах не хватало помещения, а потому многие приезжие начали напрашиваться к зажиточным поселянам, У поселянина, где я квартировал, поместились два помещика и одна помещица. Узнав, что я из прибывших кантонистов, помещики позвали меня к себе, принялись разспрашивать все подробности и в заключение спросили, как я думаю, дадут ли им кантонистов? Я выразил сомнение, но они не теряли надежды. После них начала меня допрашивать и помещица Видно я ей понравился, потому что она, взяв меня за подбородок, спросила: — «А ты желаешь поступить ко мне в крестьяне?» Я ответил отрицательно. — «Да тебя и спрашивать об этом не будут, — возразила она. — Я тебя возьму непременно». Я порядочно струхнул, думая, а что, как вдруг она меня и выпросит. Но на другой день в окружном комитете, куда они явились, Все получили безусловный отказ и убрались с огорченbем восвояси.

Наконец прибыли 1 и 2 роты; но не полные. Часть их оставили в Чугуеве для распределения в уланы и артиллерию. Нас всех выстроили поротно и начали выбирать в первый кирасирский полк, который в то время именовался «Екатеринославским». Выбирало уже военное начальство и, конечно, выбирало лучших, но не по познаниям в науках, а по молодцоватости. Остальных затем отправили в другие округа для той же цели. Нам же, выбранным в Екатеринославский полк, на другой день велено выступать в места расположения эскадронов. Я попал во второй эскадрон, в селенье Вдованку. По приходе сюда, нас разместили по квартирам и тут случилось маленькое недоразумение. Поселенному комитету в предписании сказано было разместить нас по квартирам для одного лишь ночлега. Продовольствоваться мы должны были из котла; но оказалось, что не только нет никакого котла, но даже и самых кухонь; а, между тем, хозяева нас кормить не хотели. Прибыли вновь назначенные семь унтер-офицеров во главе с вахмистром, но они все были как в лесу, не понимая ровно ничего, что делать, и что предпринять. Эскадронный командир и не думал к нам являться; хозяева же знать нас не хотели. Положение наше было самое плачевное. Отправился вахмистр в полковой штаб и привез предписание, чтобы поселяне прокормили нас одну неделю. Поселенное начальство в видах безопасности от пожара отвело нам место для землянок, варенная каши и печения хлеба, слишком за версту от крайних хат поселения. Назначили из нас 50 человек рыть землянки. Земля была мерзлая, более чем на аршин, но все-таки в три дня явились землянки с печами. Привезли чугунные котлы; назначили хлебопеков и кашеваров, все-таки из нас, вновь прибывших, не имевших ни малейшаго понятия в варении каши и печении хлеба. Старых кантонистов не трогали на черныя работы. Наварили каши и напекли хлеба. Хотя и другое было настолько вкусно, что даже собаки ели неохотно. Говоря это, я не преувеличиваю ни на волос. Так как на дворе обедат было невозможно, вследствие сильных морозов и вьюг, то для обеда и ужина отвели десять крайних хат. Посуды не было никакой, ни мисок, ни ложек, и кашу носили из кухни в ведрах. Хозяева не давали нам ничего от злости, что им сделали такую неприятность. И действительно, неприятность для них была большая. Два раза в день к ним в хату врывалось по 20 человек. Хозяйке нужно стряпать, а, между тем, негде поворотиться; при том вошедшие каждый раз напустят холоду. И все это хозяевам нужно было терпеть без малейшаго вознаграждения от кого бы то ни было. Кантонисты начали красть ведра для ношения каши, но пока ее принесут за версту, она простывала. Начали красть корыта и, как бы холодно ни было, ели около землянок. После каждаго обеда и ужина Все страдали сильнешей ижжогой. Многие не только не могли есть этой каши и борща, но даже не ходили вовсе на обеды и ужины. В числе их был и я. Мы питались одним хлебом и то годным только для собак. Не знаю, что бы мы стали делать дальше, если бы Бог не сжалился над нами. Не даром пословица говорить, что «над сиротою Бог с калитою».

Ни в то время, которое я описываю, ни в настоящее время, никто не знает, кто был автор сочинения «Сон Пресвятыя Богородицы». Это была маленькая тетрадка листа в два, где говорилось, чтобы люди покаялись, соблюдали посты, любили друг друга и проч. и проч., в противном случав настанет конец света. Но самое главное в этом сочинении было сказано, что кто в своем доме будет иметь означенный «Сон Пресвятыя Богородицы», тот избавлен будет от всех бед и напастей, какия только существуют на земном шаре. Кроме того, владельцу «Сна» посыпятся, как из рога изобилия, все возможныя и не возможныя богатства и благополучия. Как же было простолюдину не стараться, во что бы то ни стало, добыть такую благодать. Каждый хозяин, а в особенности хозяйки, употребляли все старания поскорее прибрести «Сон Пресвятыя Богородицы». Посыпались заказы, и мы ночью, при каганцах, писали не сотни и не тысячи, а десятки тысяч «Снов Пресвятыя Богородицы»; требование этого «Сна» доходило до какой-то эпидемической болезненности. Кормить начали не только тех, которые писали и читали хозяевам, но и тех, которые вовсе не умели писать. Кроме того, нам давали холста на рубашки и обязательно по 80 коп. ассигн. (20 коп. сер.) на бумагу. Кормлению нашему помогло еще одно обстоятельство: кантонист Яковлев (из дворян) сделал в «Сне Пресвятыя Богородицы» маленькое прибавление такого содержания: «Аще кто будет хорошо кормить и мыть белье (до того мы мыли сами) кантонистов, возлюбленных моих детей, ростущих Христолюбивых воинов, которые будут побивать турков и супостатов, того я буду особенной заступницей пред возлюбленным сыном моим Иисусом Христом».