Илья Дубинский-Мухадзе - Орджоникидзе

Нет, не верит русский консул в Реште в такую чрезмерную удачу! Разве что Гаджи Самед не устоит перед соблазном получить двадцать пять золотых "десяток" и столько же иранских туманов. Старшина уголовников, аккредитованных на главном рештском базаре, обещал, что его люди затеют драку с этим… (консулу трудно давались грузинские фамилии)… оглушат свинцовой гирькой. Живым или мертвым доставят в консульство!

У почтенного Гаджи Самеда свои терзания. Консул, он уверен, заплатит и в два раза больше золотых кружочков. Отвалит, ничего с ним, неверным, не случится.

"Даст, даст!" — шепчет старшина уголовников. Тут же тяжело вздыхает: "Нельзя взять, совсем нельзя! Грузин — гость Сердара Мухи.[21] Горе мне, несчастному. Вай, вай! Аллах лишил милости своего верного слугу!"

Страшно вспомнить! Еще не успел Гаджи после приятной доверительной беседы с господином Некрасовым выпить чашечку кофе, насладиться кальяном, как проклятый Мирза Керим, брат трижды проклятого Сердара Мухи, заставил его, Самеда, хорошим пинком под зад распластаться на ковре.

— Сын собаки, ты что, забыл, чей гость гурджи?[22] Еще пинок. Потом уже с улыбкой на лице:

— Прости, высокородный, может быть, ты очень торопишься встретиться с Ага Балаханом?

Уж куда яснее. Генерал-губернатора Ага Балахана казнили за неделю до этого друзья Сердара Мухи.

…Жизнь почему-то неумолимо устраивала так, что пятнадцать лет кряду в самые решающие моменты по одну сторону баррикад оказывался Серго или его ближайший друг Ной Буачидзе, по другую — полковник, позднее генерал, Ляхов.

После того как Николай Второй собственноручно начертал на рапорте Ляхова о разгроме рабочих слободок Владикавказа и Грозного, об усмирении чеченских, ингушских и кабардинских аулов "читал с удовольствием", карьера полковника была обеспечена. Более неожиданным явилось "международное признание" усмирителя Терской области. По высочайшему приказу Ляхова отрядили в Тегеран спасать трон насмерть перепуганного царя царей.

Обстановка в Иране Ляхову показалась вполне сходной с российской. Также под влиянием революционных событий шах "дарует" конституцию, созывает меджлис — парламент — и тут же сговаривается с Россией и Англией, благополучно разделившими Иран на "сферы влияния", об удушении едва пробившихся, неокрепших ростков свободы.

Высокие покровители шаха не стали делить только роль палача. Эту неджентльменскую обязанность англичане великодушно уступили Николаю Романову, тем более что, по убеждению Лондона, все грозные события в Иране, в соседней с ним Турции и в далеком Китае — прямое следствие русской революции.

Итак, Ляхов взял верх над всеми другими претендентами в начальники заграничной карательной экспедиции. И уж полковник постарался. За несколько часов он во главе казачьей бригады разгромил меджлис. Часть депутатов перебил на месте, часть удушил веревкой на виселицах.

Шахиншах облегченно вздохнул, пожаловал Ляхову высший иранский орден. Сановники и губернаторы в честь великой победы заново окрасили бороды в ярко-оранжевый цвет. Да только все оказалось слишком преждевременным. Гонцы из Тебриза, главного города Иранского Азербайджана, доставили страшную весть. Восстание, власть в руках народа!

Из-за Аракса на Тебриз немедля двинулся пятитысячный отряд генерала Снарского. Вдогонку затарахтели дивизионы горной артиллерии. Еще через день сняли все крепостные орудия в Джульфе и Нахичевани — скорее на фронт под Тебриз!

Издалека, за тридевять земель от Ирана, за событиями в Тебризе следил Ленин. И в дни, когда положение повстанцев казалось совсем отчаянным, Ильич уверенно заявил:

— …упорная борьба в Тавризе, неоднократный переход военного счастья в руки революционеров, совсем уже — казалось — разбитых наголову, показывает, что башибузуки шаха, даже при помощи русских Ляховых и английских дипломатов, встречают самое сильное сопротивление снизу. Такое революционное движение, которое умеет дать военный отпор попыткам реставрации, которое заставляет героев таких попыток обращаться за помощью к иноплеменникам, — не может быть уничтожено, и самый полный триумф персидской реакции оказался бы при таких условиях лишь преддверием новых народных возмущений.

Новое народное возмущение теперь зрело на севере Ирана, в прикаспийской провинции Гилян. Туда из Тебриза перешли отряды революционной армии. Туда направился Серго. С ним боевая дружина бакинцев!

Умный, хорошо осведомленный русский посланник в Тегеране Н.Г. Гартвиг тотчас же занес в свою "тетрадь для памяти": "Наиболее крайние элементы состоят почти исключительно из кавказских выходцев, имеющих постоянные сношения с тайными комитетами на Кавказе".

Гартвиг отметил и то, что "артиллерией заведует русский матрос с "Потемкина", пробравшийся из Румынии через Трапезунд".

Серго изъездил все каспийское побережье, вдоль и поперек исколесил Гилян, нередко наведывался в Дрдебиль, Казвин, добирался до Тегерана. С ним и братья Сердара Мухи. Если собрание особенно важное или назначен смотр большому отряду вооруженных крестьян, ремесленников, рыбаков, то Серго обязательно приглашал с собой Мухи. Попозже, на втором году жизни Серго в Иране, люди искренне удивлялись, если в жестоком бою, трудном походе или на бурном собрании рядом нет обоих — Сердара Мухи и Муштехида, по-русски "всеведущего". В стране Омара Хайяма, Саади и Хафиза исстари наделяют героев поэтическими именами.

Беспокойные и во многом завидные обязанности военного корреспондента в 1941–1943 годах несколько раз приводили меня в Иран. Книжка о Серго еще не была задумана, и я не искал встреч с людьми, его знавшими. И все же меня познакомили со стариками, гордо утверждавшими, что они были солдатами и товарищами Муштехида. Они не знали фамилии Орджоникидзе, им ничего не говорило имя Серго, только Муштехид. Сюда уже вкладывалось все — храбрость, несравненный ум, справедливость, доброта.

В Реште два очень старых горожанина позвали смотреть двор, где Муштехид спас крестьянина. Помнится, лил неукротимый субтропический дождь. Идти надо было далеко, почти к самому порту. Мне было жаль плохо одетых стариков, я пытался найти благовидный предлог для отказа. Они обижались. Фамилии их нельзя назвать, даже если стариков уже нет в живых. Все равно полиция заинтересуется детьми, внуками.

Мы добрались — насквозь мокрые — до нужного двора. И там бывшие солдаты Муштехида поведали довольно обычную и вполне современную историю. Помещик, собственник нескольких деревень, в целях воспитательных приказал подвесить к ветвям раскидистой чинары крестьянина, сильно ему задолжавшего. Руки у несчастного были связаны. Пальцы чуть-чуть касались земли. Два дюжих молодца из охраны помещика били крестьянина палками. Он кричал. Плакали его дети, намеренно привезенные для устрашения. А заплывший жиром помещик лежал на ковре и тоже кричал: "Сильнее, лентяи! Сильнее!"