Валери Триервейлер - Благодарю за этот миг

Я использую это увольнение и выходное пособие, чтобы поехать на месяц в США с человеком, который был моей первой любовью и станет моим первым мужем, его зовут Франк. Мне давно пора открыть для себя мир, и у меня есть перспективы. Несколько месяцев назад я познакомилась с дамой – главным редактором “Пари-Матч” на новогоднем приеме для прессы в Елисейском дворце. В тот день один мой коллега, старый журналистский волк, шепнул мне:

– Не уходи далеко, после церемонии Миттеран примет в малом салоне человек пятнадцать наших. Я тебя возьму с собой.

Таким образом я очутилась среди репортерской элиты, благоговейно внимавшей президенту. Когда я выхожу из салона в группе этих избранных, меня перехватывает та самая дама из “Пари-Матч”, и мы знакомимся. Мне всего двадцать четыре года, и вот Франсуа Миттеран уже второй раз изменяет мою судьбу! Могла ли я тогда представить себе, что в один прекрасный день окажусь рядом с другим президентом и буду шествовать с ним рука об руку по красной дорожке, расстеленной в парадном дворе Елисейского дворца по случаю его инаугурации?!

Я даже пыталась потом разыскать тот памятный мне салон, примыкавший к парадному залу. Но не уверена, что нашла именно его – все-таки с тех пор пролетело двадцать пять лет. Четверть века! Годы промелькнули как молния. За это время я дважды вышла замуж. Дважды развелась. И родила троих сыновей – мою наипервейшую заботу, мою самую прекрасную удачу, которая мне дороже всего на свете.

В “Пари-Матч” я вхожу в 1989 году постепенно, “на цыпочках”. Сначала работаю внештатно, на сдельной оплате, в редакцию меня пока не допускают. Для новой политической рубрики им нужна молодая женщина-репортер для работы “на месте событий”. И поскольку у меня есть некоторые контакты с левыми, меня, естественно, ориентируют именно на Социалистическую партию. Кроме того, я, можно сказать, вхожа в Елисейский дворец, а это не часто бывает с молодыми журналистками.

Старейшие работники “Пари-Матч”, занимающиеся вопросами политики, не очень-то приветливо встречают меня. Проходит полгода, и легендарный руководитель журнала, Роже Терон, берет меня в штат на самую низкую должность. Но и этого достаточно, чтобы вызвать зависть сотрудников и самые фантастические сплетни о многочисленных покровителях, коим я обязана своим назначением. Я обнаруживаю – уже тогда! – какие слухи ходят обо мне в кулуарах. И кожей чувствую неприязнь коллег.

Я не была лично знакома с Роже Тероном, знаменитым шефом “Пари-Матч”. И познакомились мы несколькими месяцами позже при весьма неприятных обстоятельствах. Не имея официального договора с журналом, я числилась в нем, что называется, “постоянной внештатницей”. То есть регулярно посылала в редакцию статьи, которые журнал печатал – или не печатал. Одна из них пришлась не по вкусу знаменитому бизнесмену Бернару Тапи. Однажды группа молодых выпускников ЭНА[17] пригласила меня в “клуб Мендеса-Франса” на один из их ужинов-диспутов. Почетным гостем оказался Бернар Тапи. Когда я прихожу с пятиминутным опозданием, все уже сидят за столом. И гость номер один, тогдашний владелец марсельского футбольного клуба “Олимпик”, приветствует меня такими словами:

– Только не говорите мне, что она тоже из ЭНА, с такой-то мордашкой.

Я готова провалиться сквозь землю: в те времена я еще была робкой. Меня представляют ему как журналистку, я держу в руке свой блокнотик для записей. Но Бернара Тапи этим не запугаешь:

– Нет проблем! Со мной все всегда ясно, я отвечаю за свои слова.

За столом наш политический деятель разглагольствует об ответственности Миттерана за подъем Национального фронта, выражает свое презрение к тем или иным министрам, “которым он и не думает завидовать, поскольку владеет особняком, куда больше их министерства!”, и так далее. Это просто “бенефис Тапи”, с его категоричными формулировками и хвастливыми заявлениями. Я отсылаю в “Пари-Матч” материал, который тут же принимают. После его публикации Бернар Тапи звонит Роже Терону и заявляет, что я… все это выдумала. Начальница вызывает меня “на ковер” и спрашивает, была ли я вообще на этом ужине. Я оправдываюсь, показываю ей свой блокнот с записями. Но это ее не убеждает.

Процесс пошел: меня вызывают к “самому” Роже. В лицее мне ни разу не довелось побывать в кабинете директора, но сейчас я кажусь себе школьницей, которую собираются наказать за плохое поведение. Я уже начинаю сомневаться в самой себе. Сообщаю выпускникам ЭНА о реакции Бернара Тапи. Они возмущены: ведь они прочитали мою статью и признают, что в ней все верно, от слова до слова. Это меня успокаивает перед встречей с шефом.

Робко вхожу в его кабинет. Он держится величественно, говорит медленно и раздельно. Я едва осмеливаюсь открыть рот.

– Мне сказали, что я могу вам доверять, но я вас не знаю. Надеюсь, вы сможете найти подтверждение всему тому, что вы вложили в уста Бернара Тапи.

Это мое первое боевое крещение в журналистике. И снова мне необычайно везет: в тот вечер дебаты были записаны на пленку. Двое руководителей этого “политического клуба” готовы поддержать меня и предоставить кассету с записью Роже Терону. Через несколько дней их вызывают в редакцию журнала. Они приносят с собой кассету, но шеф “Пари-Матч” ограничивается тем, что смотрит на нее и даже не прослушивает запись. Теперь он убедился, что меня есть кому поддержать и что я ответственно отношусь к своей работе.

Бернар Тапи и не подумал объясниться, он предпочел добиваться моего увольнения. Случилось иначе: именно его неудачные происки привели к тому, что меня взяли в штат “Пари-Матч”!

Помню, впоследствии я рассказала эту историю Франсуа Олланду, который и без того не доверял Тапи. В то время мы с ним часто встречались в Национальном собрании, в знаменитом зале с четырьмя колоннами. Он относился к тем депутатам, которые привлекали журналистов, умея, как никто другой, схватить и выразить самую суть, соль политической обстановки. Он мыслил как журналист и мог заставить вас изменить тон или смысл статьи так, что вы и сами того не замечали.

Проходят годы, и мы все больше сближаемся на профессиональной почве. В начале 1993 года я несколько месяцев не работала – это был мой первый декретный отпуск, ибо я встретила в “Пари-Матч” того, кто стал через два года моим мужем. Это Дени Триервейлер, редактор, переводчик и специалист по немецкой философии. Очень красив, очень умен, но мрачноват. Он происходит из еще более бедной семьи, чем моя. В отличие от меня, он сумел овладеть той изысканной культурой, которой мне так не хватало. Но живет замкнуто, в тесном мирке своих книг, своей философии и своего поиска знаний. Еще до того, как мы сошлись, я мечтала о том, чтобы он стал отцом моих детей. И он лелеял ту же мечту. Он хотел создать семью, для него это было естественным продолжением нашей близости.