Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

«— Ну что ж, дорогая мадам Дюма, раз это доставит вам удовольствие, пришлите мне его, а там будет видно».

Александр утверждает, что обучение у нотариуса было достаточно безболезненным. «В сущности, господин Меннесон был добрый малый, если избегать при нем похвалы священникам и Бурбонам» и если усердно аплодировать его исполнению самых пикантных пассажей из «Орлеанской девственницы» Вольтера. Должно быть, по всем этим пунктам у него с Александром столкновений не было. В то же время Александр не пишет, случалось ли ему вспоминать с нотариусом их заговор во спасение братьев Лаллеман.

Первого клерка звали Ниге. Он был из семьи нотариусов, «один из тех людей, которые являются в мир с каракулями вместо почерка и с неразборчивой подписью с гигантской загогулиной на конце». Вторым клерком был Ронсен: «Он был жирный, он был желтый, с острым носом. Десять лет он учился быть нотариусом, а кончил лесником». Мы знаем и еще кое-кого, кто сменил первоначальную профессиональную ориентацию.

В качестве рассыльного Александра и вправду посылали с бумагами, которые должны были подписывать крестьяне в окрестных селах. Если сезон охоты уже начался, он брал с собой ружье. Если уже закончился, на всех придорожных лужах он оставлял веточки, намазанные клеем, для ловли птиц. Однажды он поехал на лошади в Крепи-ан-Валуа. Домой возвращался ночью, галопом. Вдруг лошадь резко отпрыгнула в сторону, сбросив Александра, и ускакала прочь. На дороге лежал труп, и теперь наступила очередь Александра перейти на галоп. Мари-Луиза дома страшно беспокоилась, ей уже сообщили, что лошадь вернулась без всадника. Он ей рассказывает о случившемся. Она велит ему молчать о своей находке, иначе ему придется фигурировать в качестве свидетеля на суде и во время следствия, а это лишние расходы и лишние враги. «Часть ночи мать и я провели без сна. Мы спали не только в одной комнате, но в одном алькове. Она была неистощима в своих вопросах, я же не уставал (так велико было потрясение) в десятый раз подряд описывать ей одни и те же детали». Если не считать момента изгнания злых духов от большого страха, то сцена выглядит вполне супружеской. Вечерком, в постели супружеская пара возвращается к важнейшим или мало заметным событиям прошедшего дня, и можно предположить, что этим ритуалом каждый раз сопровождался процесс засыпания. Однако Александр только и мечтал, чтобы разрушить ритуалы.

С первым жалованьем подвернулся учитель танцев, некто Брезет, бывший капрал волтижеров, полков, куда, вне всякого сомнения, брали лишь тех, кто умел танцевать вальс. Брезет запросил три франка в месяц, аббат Грегуар за свои уроки требовал вдвое больше, что говорит нам о рыночной иерархии культурных ценностей эпохи. Проявляя мало прилежания в изучении латыни, Александр перенял у Брезета «танец, довольно эксцентричный, но не лишенный ни ловкости, ни силы». Аббат Грегуар пожелал увидеть плоды просвещения. Александр показывает. С видом знатока святой просит Александра потанцевать с его племянницей, которая приедет к нему на следующей неделе праздновать Троицу. Александр ни в чем не может отказать святому отцу и в поисках подходящего туалета поднимается на чердак, роется в одежде Генерала, которая ему еще великовата. Зато он находит спрятанные там Мари-Луизой «Похождения шевалье де Фоблаза», восемь томов, отданных на хранение зятем со специальной оговоркой — не показывать Александру. Тщетными оказались тогда предпринятые им поиски.

«Название не слишком обнадеживало, но гравюры — несколько больше.

Двадцать строчек, которые я тут же проглотил, оказались еще поучительней, чем гравюры».

Он завладевает первыми четырьмя томами, прячет их под курточкой, и вот пища для одинокого чтения в парке при замке. До сей поры кое-какие непристойные книги питали, разумеется, не переходя границ, ведущих к изнурению, то, против чего предостерегал некогда Тиссо. С помощью же либертинца Фоблаза он постигает целую «восхитительную теорию обольщения». Дабы опробовать ее на практике, под рукой не оказывается другого туалета, кроме того, что был сшит к первому причастию. Но если в 1815 году он утопал в нанкиновых штанах, белом пикейном жилете и васильковом сюртуке, то весной 1818-го все это ему явно мало и, более того, абсолютно вышло из моды: «Я был одет, как старик».

Горестным подтверждением тому был момент знакомства с племянницей аббата Грегуара мадемуазель Лоранс, высокой худенькой блондинкой. Она прибыла из Парижа вместе с подругой по имени Виттория, брюнеткой с пышной грудью. Девицы обменялись насмешливым взглядом, Александр совершенно сник. Помертвевший, онемевший, это он-то, уже проявивший себя как блестящий рассказчик, он неловко предлагает правую руку Лоранс. Горбатая сестра аббата Грегуара предлагает свою Виттории, и — в дорогу, на традиционную прогулку в парке при замке, превращенном после Революции в дом призрения нищих. Само собой разумеется, хорошенькие парижаночки, да еще в такой компании тут же стали мишенью для шуточек толпы, отправлявшейся на бал. Александр получал оплеуху за оплеухой:

«Молодой парижанин, состоявший на службе в замке года два-три и обладавший всеми качествами, коих я был лишен, то есть блондин, с розовой кожей, пухленький, одетый по последней моде, повстречался нам и, разглядывая нас в лорнет, висевший на тонкой стальной цепочке, воскликнул:

— А, вот и Дюма, снова идет на свое первое причастие, только свеча другая».

У Александра одно желание — бежать как можно глубже в лес, но Лоранс удерживает его и спрашивает, что это был за молодой человек.

«Некий г-н Мио, служащий в доме призрения нищих». Александр считает, что отомстил обидчику этой фразой. Но Лоранс пропустила ее мимо ушей, она запомнила только одежду, но не должность. Забавно, но по костюму она приняла бы его за парижанина. Возможно, что и парижанин, однако перепрыгнуть, как Александр, канаву в четыре с половиной метра шириной он неспособен, и тут же, на месте, Александр доказывает это. «Когда я приземлялся на согнутых коленях, послышался зловещий треск; в нижней части своего существа я почувствовал сквозняк: кюлоты треснули по шву».

Он мчит что было силы домой, прибегает на последнем дыхании и предъявляет Мари-Луизе свой зад. Она сразу же смекнула, что дело тут вовсе не в отсутствии уважения, иголку, нитку в руки, и никаких следов катастрофы. Он мчит что было силы и на последнем дыхании прибегает на бал, как раз в тот момент, когда Лоранс танцует с Мио. Муки, которые претерпел Александр, станут со временем муками Анжа Питу в романе того же названия. Конец кадрили, Мио провожает Лоранс на ее место и, столкнувшись с Александром, снова отпускает остроту: