Мэтью Андерсон - Петр Великий

Наказание стрельцов сопровождалось другими, менее кровопролитными, но не менее существенными признаками отказа Петра идти на компромисс с консервативными силами в России. Его унылая и традиционно мыслящая жена, от которой он в течение долгого времени хотел избавиться, была сослана в женский монастырь в Суздаль, где ей тоже было суждено стать монахиней. Ходили даже слухи, что молодой царь собирается жениться на Анне Моне, несмотря на ее скромное и иностранное происхождение. Царевич Алексей, только восьми лет отроду, был передан любимой сестре Петра Наталье, единственному члену его семьи, с кем у царя были добрые родственные отношения.

Возвращение Петра в Москву в сентябре 1698 года принесло, кроме наказания стрельцов, первые планомерные попытки заставить, по крайней мере высшие классы в России, соответствовать модам и внешним нормам Западной Европы. Бритье бород и введение иностранного платья вместо безразмерных шуб и длинных рукавов традиционного боярского костюма само по себе не было делом большой важности. И результат в значительной степени был достигнут, по крайней мере на короткое время, для придворных и должностных лиц (хотя после 1705 года была установлена ежегодная плата за ношение бород, величина налога была разной для различных классов, но для всех ощутимо тяжелой). Но главное, они показали, как и множество других дел, неукротимую настойчивость и готовность Петра проводить реформы, отбрасывать груз традиций и косной практики, которые так тяжело придавливали российскую жизнь. Кроме того, в декабре 1699 года он издал указ, который предписывал, что все последующие годы должны начинаться с 1 января, а не 1 сентября, как было до сих пор в России, и летосчисление должно быть, как в Западной Европе, от рождества Христова, а не от сотворения мира. Другими словами, следующий год должен был быть 1700, а не 7208. Почти одновременно с этим была проведена первая серьезная административная реформа, которую ему до настоящего времени не удавалось провести, — учреждение Ратуши[27].

В течение 1698 и 1699 годов внутренние дела заметно продвигались и ускорялся процесс принудительных реформ, которые до настоящего времени ограничивались созданием нового флота и попытками в новых гвардейских полках провести преобразование армии. Характер изменений во внешней политике, чуть ли не начало новой эры, был еще более разителен. Во время своих поездок по Европе Петр думал все еще только о сроках возобновления войны с турками. Неопределенное устное соглашение, которое он, кажется, заключил с курфюрстом Бранденбурга, имело антишведский оттенок; но и оно пока еще немного стоило. В Голландии, в Англии, в Вене была надежда на поддержку против врага на юге, что вдохновляло его на авансы иностранным правительствам и правителям. К тому времени, когда он оставил Вену, было ясно, что австрийцы, вероятнее всего, скоро заключат мир, поскольку не имеют ни малейшего намерения продолжать войну, чтобы дать Петру возможность завоевать Керчь, на что он очень рассчитывал. В январе 1699 года соглашение в Карловицах, при посредничестве Англии и Голландии, заключило мир между Оттоманской империей, с одной стороны, и Габсбургом, Польшей и Венецией — с другой. Это полностью разрушило все надежды заполучить Керчь. П. Б. Возницын, российский представитель на конгрессе, усердно боролся за то, чтобы получить ее; но союзники России в значительной степени игнорировали его, в то время как турки, получив заверение в мире от их наиболее опасного врага, отказывались соглашаться даже на удержание Россией Азова. Единственное, что было достигнуто, это русско-турецкое перемирие на два года. Петр чувствовал, и весьма обоснованно, что обманут своими союзниками, прежде всего Австрией. Без Керчи флот, построенный с таким трудом и расходами, начиная с 1699 года и далее, ограничивался Азовским морем и небольшим его использованием. Его негодование было ожесточенным и длительным. Даже двенадцатью годами позже он говорил британскому посланнику в России, что никогда в жизни не забудет того, что они ему сделали, он чувствует, что у него пошарили в карманах и оставили их пустыми[28].

Но кое-что из сделанного можно было бы назвать лучшим из худшего. В сентябре 1699 года Е. И. Украинцев, высокое должностное лицо в Посольском приказе и один из наиболее опытных российских дипломатов, прибыл в Константинополь, чтобы заключить мирный договор. У него на руках было несколько хороших карт в утомительной торговле по выработанным условиям. Оттоманская империя была истощена долгой и бедственной войной. Кроме того, Украинцев прибыл в турецкую столицу на борту фрегата с сорока шестью орудиями, ясный и недвусмысленный признак нового статуса России как военно-морской державы. Значение этого беспрецедентного случая не осталось не понятым турками. Российское судно вызвало большой интерес и немалое беспокойство и было тщательно осмотрено султаном лично. Может быть, поэтому соглашение, подписанное в Константинополе в конце июня 1700 года, было в значительной степени благоприятным для России. Крепости, завоеванные Шереметьевым в устье Днепра в 1695 году, должны были бьггь разрушены, территория, на которой они стояли, возвращена Турции; но Азов и прилегающие к нему территории должны были сохраниться за Россией. Украинцев также добился важных успехов еще в двух важных пунктах: впредь Россия не будет платить дани крымским татарам и будет иметь посланника в Константинополе с теми же правами и привилегиями, как и представители других христианских держав.

Однако, почти двумя годами ранее, Петр уже начал думать о расширении страны на северо-восток к Балтийскому морю за счет Швеции, как замену неосуществленному движению на юг, которое было затруднено международной ситуацией. В августе 1698 года, во время своего спешного возвращения из Вены в Москву, он потратил четыре дня на переговорах в Раве, маленькой деревне в Галиции, с Августом, новым королем, которому он помог занять польский трон. Много времени было потрачено на попойки; оба правителя, оба молодые и потворствующие своим желаниям, сразу поняли друг друга. Во время встречи велись, конечно, переговоры о сотрудничестве против Швеции. Действительно, в обмен на обещание поддержать короля в случае необходимости против его печально известных своей непокорностью дворян, русский царь просил помощи Августа, если Петр попробует отомстить за оскорбление, которое было нанесено ему в Риге почти восемнадцать месяцев назад. Само по себе, это не имело большого значения. Но это был первый шаг, свидетельствующий о том, что мнение царя теперь начинало склоняться к войне со Швецией. Для такой войны имелись намного более существенные причины, чем просто личное оскорбление. Шведская империя, обладающая Карелией, Ингрией и Ливонией, отказала России в прямом доступе к Балтийскому морю; и два прежних царя, Иван IV с 1558 по 1583 и Алексей с 1655 по 1661, вели долгую, дорогостоящую и в конечном счете неудачную борьбу против Швеции, чтобы завоевать балтийскую береговую линию. Для Петра отсутствие выхода к морю не просто затрудняло осуществление территориального и экономического роста России, отсутствие выхода к морю помогало изолировать Россию от Европы: а это сдерживало каждый аспект ее развития. Шведы, жаловался он, «не только грабили в нашей собственной необходимой гавани, но чтобы лишить нас желания видеть, поместили тяжелый занавес перед нашими духовными глазами и отключили наши связи с целым миром»[29].