Александр Бессараб - В прицеле — танки

В два часа тридцать минут из политотдела дивизии возвратился вызванный туда майор Пацей. Он привез обращение Военного совета фронта. За два часа до артподготовки его зачитали в подразделениях. Военный совет призывал всех воинов к решительному штурму и окончательному разгрому врага. Особенно запали в душу последние слова:

«В XVIII веке у деревни Кунерсдорф доблестные русские войска разбили пруссаков и взяли Берлин. Мы не хуже наших предков прославим наше советское оружие. Смелей на врага!»

В 3.00 все замерло. Наступила короткая передышка перед боем...

Прорыв

На рассвете меня разбудил ординарец Гриша Быстров. Лицо его торжественно и чуть встревоженно:

— Сигнал от полковника Курашова!

Проверили радиосвязь с командирами подразделений дивизиона и штабом командующего артиллерией дивизии — она работала надежно. Вскоре передали сигнал боевой готовности. Через десять минут командиры всех подразделений доложили о занятии положения «к бою». В четыре пятьдесят семь дежурный радист Тененев привял по рации условный сигнал «сирена», извещавший о начале общей артподготовки.

— Передать всем: зарядить! — скомандовал я и посмотрел на часы: 5.00. Еще совсем темно.

Вдруг позади наших позиций ярко вспыхнуло во всю длину плацдарма небо. Разрезая темноту, ввысь полетели реактивные снаряды — артподготовку по установившейся в годы войны традиции начали гвардейские минометы «катюши».

Командую:

— Огонь!

Пушки ударили почти одновременно. Их резкий залп выделялся на фоне громовых раскатов гвардейских минометов. Кстати сказать, залп «катюш» в то утро оказался историческим — он возвестил о начале последнего, наиболее мощного огневого удара прославленной советской артиллерии. 1-й Белорусский фронт перешел в решительное наступление на Берлин.

Казалось, сама земля изрыгала из своих недр пламя и дым. Сотни тонн раскаленного металла обрушились на головы фашистов.

Полковая артиллерия, 76-мм пушки нашего дивизиона и 57-мм пушки армейского противотанкового полка расстреливали в упор огневые точки противника на переднем крае. Артиллерия более мощных калибров вела огонь по второй и третьей траншеям, а также по всей тактической глубине обороны. Воздух содрогался. Содрагались земля и черная бездна неба.

Я оглянулся назад. Плацдарм освещался сполохами тысяч орудий и просматривался на всю глубину. Все, кто не были заняты стрельбой или непосредственным управлением огнем, высыпали из блиндажей и, стоя в полный рост, наблюдали завораживающую картину начала артиллерийского наступления.

По особому блеску глаз, улыбкам, многозначительным взглядам и жестам угадывалось настроение товарищей: чувство гордости за свою армию, страну, русский народ, сумевший после всех испытаний прийти вот сюда, на Одер, к воротам гитлеровской столицы.

По себе знаю: никогда на войне не испытываешь более высокого душевного подъема, как в минуты артподготовки. Даже если сам в это время напряженно работаешь у орудия, все равно чувствуешь и переживаешь величие происходящего.

С началом огня пехота стала выдвигаться на рубеж броска в атаку, который проходил в ста — ста пятидесяти метрах от переднего края противника.

Истекли первые десять минут артподготовки. Большинство орудий и минометов прекратили стрельбу, остальная артиллерия вела методический огонь. Подумалось, сейчас уцелевшие гитлеровцы покидают блиндажи и бегут по полуразрушенным ходам сообщения к своим пушкам, пулеметам, стереотрубам и стрелковым ячейкам, чтобы отразить атаку нашей пехоты.

После того как замолкли орудия, сразу же грозно зарокотали сотни авиамоторов. В сопровождении истребителей поплыли бомбардировщики. Авиация выходила на цель.

Длинные колонны наших танков и самоходных орудий, втиснувшись, словно зубья огромной гребенки, в промежутки между подразделениями стрелковых полков и дивизий, отрывисто пофыркивали моторами, ждали своей очереди.

Пауза методического огня истекла. Артиллерия всех калибров снова обрушила огонь на позиции гитлеровцев. От частых вспышек орудийных зарниц вновь стал виден весь плацдарм. Время от времени я всматривался в даль, поочередно отыскивая свои пушки и наблюдая за их работой. Рядом вел огонь взвод младшего лейтенанта Григория Еременко. С автоматами за спиной, крепко упираясь в землю широко расставленными ногами, солдаты сильными взмахами полусогнутых рук перебрасывали боеприпасы от погребков к орудиям. Сверкая медью гильз в отблесках залпов, снаряды описывали в воздухе кривую линию и исчезали в дымящихся казенниках пушек. Тотчас следовала яркая вспышка, а за ней — резкий гул.

Еременко, выпятив подбородок и посматривая на часы, стоял на бруствере окопа во весь рост и лишь слегка поворачивал голову. Левее стреляли пушки лейтенанта Бориса Шуйкова. Этого непоседу я и в бою то и дело терял из виду. Вот вспышка выстрела осветила его подбористую фигуру у первого орудия. Минуту спустя молодой лейтенант уже на позиции другой пушки.

Слева и сбоку каждой пушки вполоборота к направлению стрельбы стояли командиры орудий Александр Мищенко и его тезка Сивков, Федор Винокуров и Михаил Рудик. Они подавали команды взмахом руки и зорко всматривались вперед, наблюдая за противником и одновременно за продвижением наших пехотинцев.

Особую задачу выполняла батарея Георгия Кандыбина, входившая в штурмовой батальон 594-го стрелкового полка. Как только стрелковые роты ворвутся в первую траншею и пойдут дальше, она должна тоже двинуться вперед. По договоренности с командиром полка А. П. Чекулаевым каждому орудию этой батареи было придано стрелковое отделение. В его задачу входило с началом атаки вместе с артиллеристами катить пушку на руках, громить на коротких остановках ожившие огневые точки врага, обеспечивать беспрепятственное продвижение штурмового батальона.

Георгий Кандыбин находился рядом с командиром батальона. Его коренастая фигура как бы вросла в землю по соседству с высоким и статным капитаном И. Н. Гребенюком. Они сосредоточенно смотрели вперед. Их подразделения совместно с соседями должны протаранить немецкую оборону, проделать в позиции брешь, в которую ринутся весь полк и следующие за ним подразделения дивизии, наступавшей тремя эшелонами.

Левее, метрах в четырехстах от нас, в предутреннюю темень выплескивают ярко-огненные облачка орудия комбата Николая Шевкунова. А где-то на правом фланге, выдвинутом вперед, гремят пушки комбата Глущенко. Их вспышки еле различимы с нашего наблюдательного пункта.

— Молодцы, ребята! Так держать! — кричу я во всю силу легких, но даже сам не слышу своего голоса.