Владимир Каменев - Фронтовые записки

По обеим сторонам дороги стали попадаться шалаши, наспех сооружённые из еловых веток, около них группами стояли краснофлотцы и красноармейцы, чёрные и серые шинели, многие без маскировочных белых костюмов. Рядом с некоторыми шалашами лежали беспорядочные кучи цинковых ящиков с винтовочными патронами, коробки с пулемётными лентами, лодки-волокуши с пулемётами — пустые и нагруженные чем попало. Около одного из шалашей стояли несколько девчонок-санитарок. Многих я знал ещё по Москве, и вместо приветствий мы почему-то внимательно и серьёзно молча смотрели друг на друга, как бы удивляясь встрече в этой обстановке. Тут же на снегу они делали перевязки раненым, поблизости стояли несколько лошадей с санями и волокушами.

Теперь трескотня пулемётов и автоматов била в уши, была где-то совсем рядом. Лес заметно редел, становилось светлее, узкая импровизированная дорога-просека становилась всё шире и шире. Мы выходили к опушке.

Вот и опушка! Мы остановились. Впереди полянка метров пятьдесят шириною, за ней — снова лес, но уже низкий, молодой и довольно редкий ельник.

“В таком лесу много маслят бывает”, — подумалось мне почему-то.

Рядом с нами зажужжали пули. Мы, как по команде, опустились в снег. Только тут я увидел среди ельника лежащих и ползущих краснофлотцев в белых масккостюмах, которые куда-то вперёд стреляли. Пули продолжали свистеть над нашими головами.

“В леске идёт бой, это и есть передовая”, — первый раз подумалось мне, и я, инстинктивно припав к снегу, пополз в сторону, намереваясь укрыться за стволом большой толстой сосны.

Благополучно до неё добравшись, я уселся на её корни, укрывшись за стволом, и, почувствовав вдруг усталость и большое желание есть, решил закурить и оглядеться. Мои разведчики тут же подползли ко мне и устроились в моих ногах, прикрывая друг друга, сколь это было возможно за сосною.

— Лучшее по безопасности место, бесспорно, у меня, — пришло мне на ум, — однако куда я, туда и мои бойцы полезут, — напросился второй вывод.

— Товарищ лейтенант, а кто из наших ведёт бой? — спросил меня разведчик Смирнов, приподнявшись и наблюдая за боем.

— Второй батальон в бою, — ответил я спокойным и уверенным тоном, нимало не колеблясь, хотя основанием для этого ответа имел лишь виденных мною знакомых санитарок, которые, как я знал, были приданы второму батальону.

— А как называется эта деревня? — продолжал допытываться Смирнов.

На этот вопрос я не мог ответить, да и деревню-то, по правде говоря, не заметил. Она была влево от нас, за лесом, в полутора примерно километрах. На поляну выходили занесённая снегом изгородь из тонких берёзовых жердей и два-три стоящих на отшибе сарая.

Мы закурили. Чтобы извлечь табак из кармана шинели, мне пришлось распустить тесёмки у маскировочных брюк, и только после этого, да и то с чужой помощью, извлёк из запрятанной в брюки шинели заветную, ещё в Москве служившую мне коробочку из-под грузинского чая с лёгким трубчатым табаком. В своём хорошеньком целлулоидном портсигаре я носил пачки тонкой папиросной бумаги и бинт. Проделав все необходимые манипуляции по извлечению коробки с табаком, портсигара, спичек, я наконец затянулся дымом. Высказав ребятам свое убеждение, что курение притупляет чувство голода, я услышал, что меня зовёт к себе командир батареи. Пули летали уже значительно реже, и я, поднявшись, подошёл к нему. Майор, капитан и другие командиры уже двигались обратно.

— Слушай! — сказал мне Калугин. — Я получил приказание поддержать артиллерийским огнём наступление пехоты, нашего второго батальона на эту деревню. (“Второй батальон! Значит, я не ошибся!” — подумалось мне). — Тебе нужно от наших пушек до этой опушки проложить телефонную связь, здесь у телефона развернуть одну радиостанцию, а вторая рация пойдёт с нами. Мы пойдём вместе с пехотой. Нужно будет связаться с командиром батальона. Я пойду сам. Ты тоже пойдёшь со мной. И разведчики тоже, — добавил он.

— А зачем эта двухэтажная постройка, — спросил я, — сначала радио, потом телефон... Не проще ли оставить одну радиостанцию прямо на огневой позиции, чтобы она непосредственно от нас принимала команды? Ведь это быстрее и надёжнее!

— Ну нет, — отвечал Калугин, — нужно беречь пушки. У немцев прекрасно поставлена служба радиопеленгаторных станций. Не успеешь передать все команды, как они засекут твою радиостанцию и узнают местоположение наших пушек. Или ты не подумал об этом? — немного насмешливо закончил он.

— Вряд ли у них есть здесь радиопеленгаторные станции, — усомнился я, скрывая под этим невольное смущение тем, что высказанное Калугиным простое соображение не пришло мне в голову.

— Делай так, как я тебе приказываю, — строго сказал Калугин.

— Есть, — отвечал я. — А как называется эта деревня, и дадите ли вы мне карту, и где наша огневая позиция? — залпом выложил я интересующие меня вопросы, видя, что командир батареи собирается уходить обратно.

— Карты даже у меня нет, — ответил Калугин, — название деревни этой я тоже не знаю, а огневая позиция будет недалеко отсюда, по дороге, по которой мы пришли сюда.

Я иду сейчас туда. А ты давай разворачивайся скорее!

— Есть, — снова вздохнул я, невольно вспомнив о пустом желудке и усталости в ногах. Медленно и тяжело переступая, командир батареи пошёл по дороге назад в лес, я же побрёл к своим разведчикам.

Когда я подошёл к ним, то застал двоих уже спящими. Командир отделения разведки Козлов мирно похрапывал, расположившись в снегу под сосною. Разбудив Козлова, я передал им содержание разговора с командиром батареи и тут же послал двоих к тягачам и пушкам, чтобы передали командиру отделения связи Умнову моё приказание о прокладке телефонной линии и о направлении ко мне радистов с походными радиостанциями. Для себя я нашёл лучшим остаться под сосной в ожидании прихода связистов и командира батареи. Да и слишком велика была усталость: одно воспоминание о проделанной дороге тяготило!

Время шло. Мы сидели под сосной и тихо беседовали. Опушка леса тем временем постепенно наполнялась подходящими красноармейцами в серых шинелях, в большинстве своём без маскхалатов. Вид у них был далеко не боевой: рваные, замученные, в разношёрстном обмундировании, доходившем даже до шапок не военного образца, они представляли шумное скопление людей, не похожее на регулярное войско.

— Откуда вы? — спросил я подошедшего к нам красноармейца.

— Из третьего батальона одной с вами бригады, — отвечал он, — стоим вот в резерве. Нет ли хлеба у вас? Третий день не емши!

Хлеба у нас, конечно, не было. Так вот оно что! Наша “морская бригада” становится разношёрстной! Что добрых восемьдесят процентов “моряков” нашей бригады никогда даже не видели моря, я знал ещё в Москве. Бригада была скоплением “безлошадных” танкистов, кавалеристов, пехотинцев, зенитчиков, шофёров, моряков, переодетых в чёрные шинели.