Повествование о жизни Фредерика Дугласа, американского раба, написанное им самим - Фредерик Дуглас
Зная воздействие этих праздников на раба, я считаю их одним из самых эффективных средств в руках рабовладельца, для того чтобы подавить дух мятежа. Я не имею ни малейшего сомнения в том, что, если бы рабовладельцы отказались от этой практики, среди рабов немедленно возник бы бунт. Эти праздники служат громоотводами или отдушинами, поглощающими мятежный дух порабощенной человеческой природы. Праздники доводят раба до дичайшего безумства; и горе тому рабовладельцу, который осмеливается перенести их на день или вообще препятствовать действию этих громоотводов! Я предупреждаю его, что в этом случае разбушевавшийся дух будет более страшен, чем самое ужасное землетрясение.
Праздники составляют неотъемлемую часть грубого обмана, несправедливости и бесчеловечности рабства. Внешне они напоминают собой обычай, основанный на щедрости рабовладельцев; но я ручаюсь, говоря, что это результат эгоизма и один из грубейших обманов, совершаемых над угнетенным рабом.
Они не заставляют рабов трудиться в это время, но не потому, что им самим это не нравится, а зная, что небезопасно лишить их отдыха в праздники. На самом деле рабовладельцам нравилось такое времяпровождение рабов, чтобы заставить их радоваться как началу, так и окончанию праздников. Их целью, как мне кажется, было внушить своим рабам отвращение к свободе, ввергая их в отвратительнейшую пучину беспутства. Например, рабовладельцам не только нравится видеть раба напивающимся на радостях, но они еще будут строить различные планы, как напоить его. Один такой план сводился к тому, чтобы заключать на своих рабов пари, кто из них сможет больше выпить виски, не пьянея; и в этом отношении они добивались того, что все рабы напивались до умопомрачения. Таким образом, когда раб заговаривает о свободе как о некоей добродетели, коварный рабовладелец, пользуясь его невежеством, навязывает ему ужасный порок, замаскированный под свободу. Большинство из нас привыкло напиваться, и результатом было как раз то, что и предполагалось: многие склонялись к мысли, что между свободой и рабством почти нет разницы. Мы чувствовали, и даже очень хорошо, что находимся в той же рабской зависимости как от рома, так и от хозяина. Итак, когда праздники заканчивались, мы, вывалявшись в грязи и пошатываясь, поднимались, долго переводили дух и шли строем в поле – испытывая в большей степени радость оттого, что уходим от обмана, именуемого свободой, назад, в объятия рабства. Я уже говорил, что этот способ является частью в целом мошеннической и бесчеловечной системы рабства. Так оно и есть. Обычай, принятый здесь с целью отвратить раба от свободы и позволявший ему злоупотреблять ею, распространялся на многие вещи. Например, раб охоч до патоки, он крадет ее. Во многих случаях его хозяин, выезжая в город, закупает ее больше, чем нужно; возвращаясь, он берет хлыст и приказывает рабу есть патоку до тех пор, пока бедняге не становится плохо лишь от одного упоминания о ней. Тот же метод иногда применяется, чтобы отучить рабов просить сверх того, что ему обычно дают. Раб съедает свой паек, но обращается за добавкой. Хозяин взбешен; но, не желая прогонять его, не накормив, он дает больше, чем необходимо, заставляя съесть все сразу. Если же раб жалуется, что ему это не по силам, его оставляют ни сытым, ни голодным и наказывают за неумеренность желаний. Я знаю множество ситуаций такого рода, виденных мною лично, но думаю, что причины, на которые я сослался, достаточны. Сама практика носит общий характер.
С 1 января 1834 года я оставил мистера Коуви и перешел к мистеру Уильяму Фриленду, который жил в трех милях от Сент-Микелса. Вскоре я нашел, что как человек он очень отличается от мистера Коуви. Хотя и не богатый, он был, что называется, образованным южным джентльменом. Как я уже говорил, мистер Коуви был хорошо подготовленным укротителем негров и надсмотрщиком. Первый (хотя он и был рабовладельцем), кажется, обладал некоторой расположенностью к благородству, некоторым почтением к справедливости и некоторым уважением к человеколюбию. Последний, казалось, был полностью бесчувственным во всех этих отношениях. Мистер Фриленд имел много недостатков, свойственных исключительно рабовладельцам, будучи очень вспыльчивым и раздражительным, но я должен воздать ему справедливость, сказав, что он был лишен тех губительных пороков, которым был постоянно подвержен мистер Коуви. Первый был искренен и откровенен, и мы всегда знали, где найти его. Второй же был отъявленным обманщиком и мог быть понят только теми, кто был достаточно ловок, чтобы раскрыть его коварную ложь. Другим преимуществом, из которого я извлек пользу, попав к новому хозяину, было то, что он не притязал на набожность и не служил в церкви, и это, по моему мнению, было действительно огромным преимуществом. Я решительно заявляю, что религия Юга служит прикрытием большинства ужасных преступлений, защитницей потрясающей жестокости, освятительницей отвратительнейших мошенничеств, под сенью которой находили сильнейшее покровительство самые грязные, отвратительные и дьявольские дела рабовладельцев. Окажусь ли я вновь в оковах или нет, но попасть в рабство к набожному хозяину я буду считать величайшим бедствием, которое могло произойти со мной.
Из всех рабовладельцев, с которыми я когда-либо встречался, набожные были наихудшими. В отличие от других они всегда оказывались самыми скупыми и подлыми, самыми жестокими и трусливыми. Для меня было несчастьем не только принадлежать религиозному рабовладельцу, но и жить в обществе таких монахов. Поблизости от мистера Фриленда жил преподобный Даниель Уиден, и там же по соседству жил преподобный Ригби Гопкинс. Они оба были членами и пастырями реформистской методистской церкви. Мистер Уиден владел, помимо прочих, рабыней, чье имя я уже позабыл. Ее спина неделями кровоточила, исполосованная плетью этого безжалостного религиозного негодяя. Обычно он избегал делать это своими руками. Сам он считал, что плохо это или хорошо, но хозяин обязан время от времени наказывать раба, чтобы напомнить ему о себе, о своей власти над ним. Так было на словах, так было и на деле. Мистер Гопкинс был еще хуже, чем мистер Уиден. Предметом его гордости служило умение укрощать рабов. От других хозяев его отличало то, что он наказывал рабов до того, как они заслужили это. Утром каждого понедельника ему всегда приходилось наказывать одного или нескольких рабов. Он поступал так, чтобы вызвать в них ужас и держать в страхе тех, кто избежал наказания. По его мнению, наказывать следовало за малые провинности во избежание больших. Чтобы наказать раба, мистер Гопкинс всегда мог найти какое-то
