Хестер Дженкинс - Великолепный век Ибрагима-паши. Власть и предательство

Из вышесказанного очевидно, что дипломатические приемы Ибрагима не отличались деликатностью, но это было и не нужно. Поскольку дипломатия Порты обычно бывала либо вступлением, либо заключением военной кампании, неудивительно, что, как правило, она достигала своей цели. Так как благосклонности Порты добивались Франция, Венеция, Польша, Россия, Венгрия и Австрия, Ибрагиму не нужны были дипломатические тонкости, чтобы разговаривать с их послами. Он держал в руках все козыри, и ему не обязательно было быть искусным дипломатом, чтобы вести удачную игру. Он мог грубить и хвастать сколько угодно, и послы все равно умоляли бы его приложить влияние, чтобы договориться о мире. Они оба, Сулейман и Ибрагим, весьма надменно относились к Фердинанду и Карлу V и тем не менее одерживали полный успех; Франция, с другой стороны, вела тонкую игру и очень многого добилась от Порты. Такое впечатление, что успех турецкой дипломатии лежал не в ее методах, а в общем плане и ведущих принципах. Тогда перед нами встает вопрос, каковы же были цели и успехи турецкой дипломатии между 1525 и 1540 годами.

У Сулеймана было две цели: во-первых, расширить военное влияние в Европе, и, во-вторых, помочь Франциску I в борьбе против Габсбургов. И в том и в другом он добился успеха. Его империя существенно увеличилась за время его правления, как и ее влияние, тогда как сила соперничающего дома Габсбургов неуклонно слабела и сужалась. Однако то, что сделало этот период эпохой европейской политической истории, это не территориальное расширение Турции, не признание ее мощи Европой, а то, что Турция впервые вышла на европейскую арену, если воспользоваться современным термином, и что на Турцию стали смотреть не просто как на иноверцев и врагов христианства, а как на политических союзников или противников и возможный фактор в европейской политике. В конце правления Селима Мрачного Турция, хотя и одержала военные победы, все еще была в Европе инородным телом. Но настала пора, когда ей пришлось вмешаться в дела северных наций, и Сулейман, отличавшийся необычной терпимостью к Западу, с большими замыслами о судьбах Турции и при помощи своего великого визиря-христианина оказался готов к этому, и за время его правления все королевские дворы континента почувствовали его присутствие и все европейские правительства были вынуждены с ним считаться. Но вследствие этого Турция уже никогда после не была свободна от европейского влияния. Тонкий клин французского вмешательства впервые вбил ла Форе в договоре 1535 года, и сегодня консервативные турки видят в «капитуляции» Сулеймана начало бесконечных бед для Турции, тогда как Франция до сих пор радуется успехам проницательного и дальновидного Франциска I. В течение четырех веков Франция оставалась самым весомым иностранным игроком в Порте. Более широкий смысл, по выражению лорда Стратфорда де Редклиффа, лежит во «внекораническом» характере уступок, сделанных при Сулеймане, введении «внекоранического» права как во внутренних, так и внешних делах, помимо принципов и законов шариата. Турция начала осознавать, что современному государству недостаточно одного коранического права.

Насколько Ибрагим-паша повлиял на политику Сулеймана в этой области? Безусловно, он держал все в своих руках, но он ли был вдохновителем плана? Вероятно, нет. Сулейман хорошо знал, чего хотел, и он проводил ту же политику с тем же успехом и после смерти Ибрагима. Современники Ибрагима считали его головой и движущей силой турецкой дипломатии, и последующие историки относят политическую эволюцию исключительно на его счет. Однако точка зрения Целлера, что роли Ибрагима-паши, возможно, придают слишком большую важность, представляется более убедительной. Тем не менее Целлер во вступлении к «Французской дипломатии» отдает Ибрагиму ровно ту честь, которой он заслуживает, если мы правильно оценили труды великого визиря. Целлер говорит: «Сулейман был не менее просвещенным, чем Франциск, он, как и Франциск, понимал, в чем его интересы, и был отчасти свободен от предрассудков своего народа… В то же время у нас нет сомнений, что великий визирь, о чьих талантах и учености свидетельствуют все послы, сыграл свою роль в том, что ум его господина начал воспринимать инородные идеи, что он вошел в европейскую политику и увидел опасность растущей власти Карла V и собственные интересы, ради которых он должен был поддержать Францию». В необычайной свободе мыслей и не скованности предрассудками, которые Сулейман выказал в сношениях с Европой, мы видим влияние его умного фаворита.

Так эти двое вместе, Сулейман и Ибрагим, или Ибрагим и Сулейман, как часто говорил о них Фердинанд, отправили Османскую империю с одинокой дороги независимости и полуварварства в запутанные тупики и шумные улицы европейской политики.

Глава 4

Ибрагим-полководец

Правление Сулеймана проходило в постоянных войнах и, главным образом, завоеваниях. Двумя его заклятыми врагами были гяуры венгры и еретики персы. Его первая большая кампания была направлена против Белграда, который он и взял в 1521 году. За этой победой быстро последовала успешная осада Родоса в 1522 году. В обеих кампаниях Ибрагим, по всей видимости, не принимал участия, хотя, будучи фаворитом Сулеймана, сопровождал его на Родос. Но уже в первой венгерской кампании великий визирь Ибрагим был вторым человеком в командовании войсками, а возглавил поход сам султан.

Д’Оссон рассказывает о том, что в Турции обычно предшествовало войне. Он говорит, что Порта всегда находила юридический повод для войны, и шейх-уль-ислам на Большом совете оглашал соответствующую фетву, после чего шейхи главных мечетей собирались в зале дивана и слушали главу из Корана, посвященную военным походам. Первым делом после объявления войны происходил арест посла той страны, на которую предполагалось напасть, и того помещали в замок Едикуле (Семь башен). На следующий день оглашали манифест и рассылали его всем иностранным посланникам, после чего султан издавал хатти-шериф (указ, имеющий силу закона), по которому великий визирь назначался главнокомандующим. Вместе с назначением на великолепной церемонии он получал богато убранного скакуна и драгоценную саблю. Обычно войну объявляли осенью, зима уходила на подготовку, и кампания начиналась весной. В день и час, назначенный придворным астрологом, знамя империи поднимали во дворце великого визиря или султана, а имамы возглашали благословения и молитвы. Через сорок дней с новыми церемониями разбивали первый лагерь.

Великолепием турецких шатров, вооружения и платья восторгались все очевидцы. В турецком лагере царило оживление, его наполняли муллы, дервиши, авантюристы и рекруты, солдаты нерегулярных войск, слуги, шатры и багаж, а на обратном пути прибавлялись рабы и трофеи.