Анна Гагарина - Слово о сыне

Наступила весна сорок девятого. Юра окончил шестой класс, как всегда, на «отлично» и вдруг ни с того ни с сего заявил:

— Поеду в Москву, буду поступать в ремесленное училище.

Мы с отцом старались его отговорить. Виделся он мне еще вовсе мальчиком. Очень уж не хотелось отпускать от себя. Наконец-то семья вся собралась, а тут опять кто-то из детей будет не со мной, опять сердце будет исходить беспокойством.

Но Юра, оказывается, все продумал. Рассуждал он, как взрослый, говорил, что хочет учиться дальше, образование думает получить, в то же время понимает, что нам с отцом будет трудно работать на учеников. Вот он овладеет какой-нибудь профессией, встанет крепко на ноги, учиться будет по вечерам. К этому времени и многие его одноклассники, которые были Юры постарше, уже поступили в ремесленное.

— Паша Дешин работает и учится. Очень доволен,— говорил Юра, но вовсе сразу сразил меня, когда заявил: — Ты, мама, столько про своего отца, про дядю Сережу рассказывала, почему же сейчас противишься? Разве не хочешь, чтобы я, как дядя Сережа и дедушка, стал рабочим?

Брат мужа Савелий Иванович еще до войны переехал в Москву, работал на заводе имени Войкова. Списались мы с ним, он Юрины планы одобрил, пригласил остановиться у них в семье. Собрала я Юре все необходимое, Валентин поехал проводить его до самой Москвы, на Радиаторскую улицу, где в маленькой квартирке жили Гагарины.

Встретили их в семье Савелия Ивановича приветливо, радушно. Дочки Савелия Ивановича — двоюродные сестры моих сыновей — Тоня и Лида взяли над ними опеку. Дня два-три возили по Москве, показывали достопримечательности, знакомили с городом, по доске объявлений изучали, где, в каком ремесленном училище идет набор. Остановились на Люберецком, при заводе сельскохозяйственных машин. Было в нем несколько отделений. Юра еще в Гжатске говорил, что хочет стать токарем или слесарем. Такие отделения в этом училище были.

В Люберцы отправились целой делегацией: Юра, Валентин, Тоня. Решать-то непростой вопрос предстояло!

Когда приехали в Люберцы, выяснилось, что на эти отделения принимают с семилетним образованием, а Юра закончил лишь шесть классов. Кроме того, учащиеся этих отделений не обеспечивались общежитием.

Юру эти новости очень расстроили. Но директор училища успокоил Юру:

— Не горюй, парень! — сказал он.— Возьмем тебя в литейщики.

Юра вначале не очень-то обрадовался, а директор, видно, почувствовал его колебания, стал уговаривать:

— Видал в Москве памятник Пушкину? Это, брат, работа литейщиков.

Юра согласился. Экзамены он сдал на одни пятерки, был зачислен в ремесленное училище, жить переехал в общежитие.

Валя вернулся из Москвы, всю мою тревогу успокоил, а следом — письмо от Юры, подробно рассказывал о житье-бытье, распорядке дня, в письмо вложена фотография: Юра в форме ремесленника. Показался он мне повзрослевшим, форма ему была очень к лицу, тем более что он ее подогнал по росту, выглядел в ней опрятно, аккуратно.

Написала я своей старшей сестре Марии, которая жила недалеко от Москвы в Клязьме, попросила разрешения, чтобы Юра воскресные дни проводил у нее. Хотелось, чтобы мальчик не ощущал одиночества. Мария съездила в Люберцы, пригласила Юру в гости.

Письма он писал подробные, понимал, что матери и отцу любая мелочь в жизни сына интересна. Да и привык советоваться с нами. Мне его тоже не хватало: у меня ведь вошло в привычку обсуждать с детьми жизненные планы, так и эдак прикидывать.

Большущее письмо было о первом посещении завода. Такие цехи он видел впервые в жизни. Некоторые поразившие его машины он даже зарисовал, чтобы я могла лучше представить. Писал он о своем мастере Николае Петровиче Кривове, о том, как он привел их к месту будущей работы — в литейный цех. Жутко и захватывающе все: куда ни глянь — огонь, дым, струи расплавленного металла. Рабочие ходят в специальных, жаронепроницаемых спецовках, на головах у всех каски. Привел он в письме слова старого рабочего, который приветливо встретил новичков: «Огонь силен, вода сильнее огня, земля сильнее воды, но человек сильнее всего!» Конечно, ребятам все показалось в диковинку, они даже побаивались, опасались, что раскаленный металл может их обжечь. В страхах своих Юра не признался, я сама поняла, когда прочитала: «Но ты не волнуйся, мама, вели мы себя дисциплинированно, от Николая Петровича не отходили». Потом Юра сообщил, что его определили к станку, стали учить на формовщика. Рассказывал он о товарищах, с которыми вместе живет в комнате, о книжках, которые удалось прочитать. Чувствовалось, он сразу же вошел в новую жизнь.

Месяца через два-три я собралась в Москву. Сердце матери неспокойно, пока само не убедится: у сына все в порядке.

Приехала я в Люберцы рано поутру, группа была на теоретических занятиях. Нашла я воспитателя, рассказала, зачем приехала. Он меня понял, стал знакомить с училищем, по минуткам объяснил распорядок дня, повел в общежитие.

— Посмотрите, какой порядок в комнате! Юра у них старостой выбран, он следит за тем, чтобы тут чисто, уютно было. Мы очень им довольны, очень грамотный рабочий растет. Советуем в вечернюю школу поступить, чтобы у него среднее образование было завершено. Думается, что ему следует продолжить обучение. Отличников мы направляем в индустриальный техникум, их зачисляют без экзаменов.

Пришел Юра с занятий, обрадовался встрече. Гостинцами (привезла я окорок, яблок из сада, варенье) поделился с товарищами. Бывает, что иные ребята вроде бы матерей стесняются. Юра, наоборот, в комнату провел, со всеми ребятами познакомил. Сказала я ему насчет вечерней школы, он согласно кивнул:

— Пусть не волнуются. Я и сам чувствую: надо учиться.

Разузнал, что дома происходит: о том, что Валентин женился, любимая его племянница вовсю лопочет, Бориска неважно учится. Спросил:

— Может, мне удастся его урезонить? Я ему отдельное письмо напишу.

Отправилась я в Клязьму, где на улице Гоголя жила моя сестра Мария с детьми Надей (она была на три года постарше Юры) и Володей, который родился перед самой войной. Жили они втроем, муж Марии — Кирилл Георгиевич Дюков, прошедший всю войну, трагически погиб на железной дороге в 1947 году.

Здесь, в Клязьме, Юра проводил все воскресные дни. Я, конечно, интересовалась, как Юра ведет себя, не в тягость ли его приезды для сестры. Она мне сказала: наоборот, Юра всегда-всегда по хозяйству помогает, всю мужскую работу делает — то заборчик поправит, то крыльцо починит, то печку подмажет. Да и с двоюродным своим братом Володей занимается, помогает ему по русскому языку.

Недавно Надя, Мариина дочка, привезла старую тетрадь, в которой Володя писал диктанты под Юрину диктовку. Листали мы эту тетрадку, заметили: диктантов много, а ошибок в них к концу все меньше да меньше. На последних страничках Юра даже пятерку брату вывел, подписался: Ю. Гагарин.