Николай Павленко - Лефорт

Наконец Софья решилась на последний шаг — 27 августа после молебна в Успенском соборе и посещения Воздвиженского и Чудова монастырей она сама в сопровождении монашествующих направилась к Троице. На пути ее встретил спальник Петра Иван Данилович Гагин и передал ей повеление вернуться в Москву. Софья ослушалась и продолжила свой путь. В селе Воздвиженском, что в десяти верстах от Троицесергиева монастыря, к ней прибыл другой, более авторитетный представитель Петра — боярин Иван Борисович Троекуров с ультимативным требованием: если она не возвратится в Москву, то с нею будет поступлено «нечестно». Софье пришлось подчиниться и тем самым признать свое поражение. К брату Ивану Петр отправил письмо, скорее походившее на категорическое требование отстранить Софью от власти: «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас».

Царь Иван Алексеевич был старше Петра на шесть лет, но страдал слабым здоровьем, был подслеповат и косноязычен, а главное, отставал от сверстников в умственном развитии. Сохранилось описание его внешности в «Записках о Московии» Невиля: «Царь Иоанн, несмотря на то, что он совершенно парализован, проводит всю свою жизнь в посещении святынь. Между тем для него было бы гораздо выгоднее не показываться так часто в народе, но, напротив, совершенно скрыться в своем дворце, ибо он страшно безобразен и возбуждает только жалость, несмотря на то, что ему только 22 года, так что на него трудно смотреть»{37}.

Отметим, что это описание существенно отличается от живописного портрета царя, на котором он выглядит человеком с благообразной физиономией, отнюдь не «страшно безобразным». Впрочем, известно, что художники того времени стремились не столько добиться сходства с оригиналом, сколько угодить вкусам заказчика.

Считалось, что после падения царевны Софьи страной правили два царя: Иван и Петр. Однако Иван был фигурой декоративной, его роль сводилась к участию в официальных церемониях и в церковных праздниках. Петр же правил страной по своей воле.

Петр торжествовал победу. Софья была заточена в Новодевичий монастырь. Здесь она провела 14 лет и умерла в 1704 году.

Более серьезное наказание понесли фаворит царевны и его семья. Указом 9 сентября 1689 года было велено «у князь Василья и сына ево князь Алексея Голицыных честь их и боярство отнять». Отец и сын обвинялись в том, что они, «угождая и доброхотствуя сестре их великих государей, во всяких делах мимо их, великих государей, докладывали сестре их, и им, великим государем, о тех делах было неизвестно и во всяких делах сестру их, великих государей, писали обще с ними, великими государи». Указ не преминул напомнить и о неудачных Крымских походах князя, когда он, «пришед к Перекопу, промыслу никакого не чинил, и, постояв самое малое время, отступил и тем своим нерадением их, великих государей, казне учинил великие убытки, а государству разорение, а людям великую тягость». Определил указ и меру наказания — Василию и Алексею Голицыным была объявлена ссылка в Каргополь.

Восемнадцатого сентября последовал новый указ, ужесточивший меру наказания: место ссылки было изменено, вместо Каргополя назначен Яренск, причем ссылке подлежали не только Василий и Алексей Голицыны, но и их жены и дети. В услужение им велено оставить 15 человек с женами. «А достоянье их, князь Васильево и князь Алексеево животы, и деньги, и золотые, и ефимки, и платье, и посуду, и всякие вещи, и лошади, и кареты, и рыдваны, и телеги служилые, и всякую служилую рухлядь, и ружье, и все, что с ними есть», переписав, конфисковать, выдав из них на пропитание две тысячи рублей, «да женам их два рыдвана».

Указ предписывал соблюдать строгости при отправке семейств в ссылку и содержании их в ссылке: отправить их под крепким караулом, запретить переписку, в воскресенье и Господские праздники сопровождать их в церковь приставу стольнику Павлу Скрябину.

Путь до Яренска был труден и опасен. Ссыльных пришлось везти по бездорожью, двигаясь со скоростью пять-шесть верст в день. В пути жена Алексея Голицына разрешилась от бремени, «родила двух дочерей и лежала при смерти», а одна из дочерей умерла. Во многих «местах через речки и через ручьи шли пеши», а за версту до города Тотьмы «толчки с княгинями и с детьми и с жонками в воду все обломились, насилу княгинь и детей и жонок из воды вытаскали; и от того они лежали в беспамятстве многое время».

Лиха хватил и сопровождавший ссыльных стольник Скрябин. Невеселую жизнь в глухомани дополняли постоянное недовольство ссыльного Василия Васильевича, его угрозы челобитными царю. Это вызывало у Скрябина вопль отчаяния. «Истинно, государь, — жаловался он в челобитной Петру, — нигде такого мучения нет, как бедный я ноне мучусь». Он просил уволить себя от службы надзирателя. Подавал челобитные и князь Василий, с трудом мирившийся с положением опального вельможи. Князь пытался доказать свою невиновность, писал о том, что стал жертвой клеветы.

Челобитные и надзирателя, и опального вельможи остались без ответа. Василию Васильевичу пришлось провести в ссылке долгие четверть столетия — он умер в возрасте семидесяти девяти лет в 1714 году{38}.

Глава третья.

У ИСТОКОВ ДРУЖБЫ С ПЕТРОМ

В 1689 году, когда Лефорт с горсткой солдат появился у стен Троицесергиева монастыря, Петр получил возможность по-настоящему познакомиться с ним. Но от знакомства до дружбы, как говорится, дистанция огромного размера. Понадобилось свыше двух лет, чтобы царь убедился в несомненных достоинствах могучего и добродушного женевца, увидел в нем преданного соратника, готового выполнить любое его поручение, в том числе и опасное для собственной жизни.

Надо сказать, что дружба русского царя с иностранцем многим современникам казалась чем-то противоестественным. Крайне неприязненно и с предубеждением относился к иноземцам, например, патриарх Иоаким, оставивший Духовную царям Ивану и Петру, в которой специально призывал их остерегаться общения с иноземцами: по его мнению, они не принесли ничего полезного ни России, ни ее населению. Предостережение от общения с иноверцами занимало примерно половину текста Духовной: «Еще же, да никако же они, государи, попустят кому христианам православным в своей державе с еретиками иноверцами с латины, лютеры, кальвины, безбожными татары (их же гнушается Господь и церковь Божия с богомерзкими прелестьми их проклинает) общение в содружестве творити, но яко врагов Божиих и ругателей церковных тех удалятися: да повелевают царским своим указом отнюдь бы иноверцы пришед зде и в укоризну о вере не разгневали ни с кем, и обычаев своих иностранных по своим их ересям на прелесть христианам не вносили бы, и сие бы им запретити под казнию накрепко, и молбищные бы по прелестям их соборнию и еретических строити не давати, места всеконечно; которые зде и есть близь или между христианских домов, и те разорити годно и должно, яко диавольские сонмища… Татарове же проклятые злобожники суть, в них же никоего же добра обретается, живут в державе царской и между многих христиан, в великих градях, их же во благочестивую веру всячески приводити велий есть долг и апостольское завещанное слово сие глаголет»; между тем «многие люди», с осуждением писал автор Духовной, с иноземцами «едят и не стыдящееся и не боятся греха». Патриарх осуждал иноземцев за многие неполезные дела: за дорогую одежду, за обжорство и пользование дорогими напитками. Патриарх при этом ссылался на порядки в иностранных государствах, где «не своей веры молитвенных храмов иноземцам» строить не разрешают, — у нас же иноверцы-еретики «проклятых соборищ молбищные храмы построили». Иоаким умолял царей, «да возбранят по всякому образу их государских полках иноверцам быти начальниками, но да велит отставити таковых врагов христианских от таковых дел всесовершенно». Духовная датирована 17 марта 1690 года, то есть днем, когда скончался патриарх{39}.