Игорь Оболенский - Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия

— Я — счастливый человек. Ничего не получила бесплатно! Ни квартиры, ни образования. Я ведь даже среднюю школу не окончила, потому что началась война. В 17 лет поступила в Театр оперетты, и там началась моя карьера. Вот это и дало мне хорошую жизненную школу. Я прошла через все — через смерть, болезни, несчастья. Через все, что хотите. И сегодня не боюсь ничего.

— А вы когда-нибудь верили в коммунизм?

— Никогда! Слишком много вранья видела. Мне папаша на все глаза открыл. Он был коммунистом. И алкоголиком. Напивался и передо мной, пятилетней девчонкой, произносил речь, воображая, что стоит перед толпой. А я сидела и слушала. Вы не представляете отвращение и омерзение, которое он мне внушал. Из-за него одного я возненавидела всю советскую власть.

— Вы и зарабатывать начали достойно, только когда переехали на Запад.

— Да. В Большом я получала 550 рублей, это была самая большая ставка, которую кроме меня имели лишь Майя Плисецкая и Ирина Архипова. А певица, которая пела всего два слова вроде «кушать подано», получала 350 рублей. Вот и вся разница. Хотя публика идет на меня, стоит очередь за билетами, и я по два килограмма за спектакль теряю.

— Получается, что лишение вас в 1974 году советского гражданства невольно сыграло вам на руку…

— Я не одна такая была, все так жили. И не забывайте, что кроме всего прочего есть еще такая вещь, как любовь к Отечеству. Которую очень часто сбрасывают со счета. Эта любовь — очень сильное чувство. У меня, например, никогда даже мысли не было остаться за границей. Я 15 лет ездила на гастроли и воспринимала все эти поездки скорее как увеселительные прогулки. Мне ничего другого, кроме России и Большого театра, не было нужно…

— Для миллионов во всем мире вы — не только звезда оперы, но и автор супербестселлера «Галина». Ваши мемуары, написанные во время вынужденной эмиграции, наделали много шума на Западе, а затем и в России. Как вы их написали?

— Очень просто. Когда я без знания языка оказалась за границей и попала в самое высшее общество, то часто должна была объяснять, почему меня выбросили из страны. Все интервью, которые я давала, крутились вокруг этой темы. И все равно никто ничего не мог понять. В результате Таня Максимова, жена покойного писателя Володи Максимова, сказала мне: «Ты столько знаешь, пиши книгу».

Поначалу я связалась с одним музыковедом, которая как раз эмигрировала. Договорились, что я буду диктовать, а она записывать. Но, взяв в руки первые листы ее рукописи, я сказала: «Нет, это не я».

Естественно, чем талантливее человек, записывающий ваши мысли, тем больше на страницах книги будет проявляться он, а не вы. Меня это раздражало невероятно, и я поняла, что должна писать сама.

Села за стол, положила перед собой бумагу… и три дня ничего не могла написать. В ход пошли джин-тоник, сигарета, слезы. И я постепенно раскочегарилась. Решила, что стану записывать первое, что придет в голову. Начала с самых первых воспоминаний — как с мальчишками прыгаю в воду. Я тогда еще много пела, поэтому, бывало, по месяцу не подходила к письменному столу. А бывало, работала взахлеб. В самолете даже писала…

Мне потом и кино предлагали снять. Как только книга вышла, тут же приехали с контрактом из Голливуда. Я поначалу была счастлива. Но когда все прочитала внимательно и поняла, что у меня не будет никаких прав вносить в сценарий изменения, то отказалась. Представляю, сколько бы они туда вставили надуманных постельных сцен. «Нас это не устраивает», — сказали они. «Ну и меня не устраивает», — ответила я. И мы разошлись.

Я — человек принципиальный. Для меня деньги пахнут. Мой принцип — не идти на компромиссы с совестью и с самой собой. И никакие миллионы не заставят меня ему изменить.

— Ваша книга заканчивается на переезде за границу. А дальше что было? Вы дневники ведете?

— Никогда не вела. И писем не писала. Не хотела, чтобы кто-то держал меня за шкирку и мог интриговать. Всегда же был страх, что письмо сможет прочесть кто-то еще. Я и по телефону до сих пор не разговариваю много. «Здравствуй, приходи тогда-то» и все. Это уже, видимо, на всю жизнь. Так что продолжение — в моих интервью.

— В них часто встречается слово «запретить».

— Да. В человеке должен стоять ограничитель.

— Какой?

— Культура. Воспитание. На Западе это уже понимают. У нас пока нет. Наверное, слишком мало времени прошло. Пока все ведут себя, словно с цепи сорвались. Кто смел, тот и съел. 80 лет советской власти не прошли бесследно. Сразу после революции ученых и философов выслали на пароходе за границу, чтобы не мешали. Аристократов и работяг перестреляли. В результате власть получила голытьба. И что она — начала работать на земле, где раньше трудились «кулаки»? Нет, эти лентяи и пьяницы бросились делить оставленное имущество.

— Вы полагаете, такое больше не повторится?

— Нет, этот номер больше не пройдет. Теперь люди перережут друг друга, но своего не отдадут. И правильно сделают. Я тоже не отдам!

Сегодня многие пытаются найти национальную идею, которая якобы должна спасти Россию. А где ее взять-то? Выкопать, что ли? Жить надо по законам. Божьему и Конституции. Надо добиваться выполнения законов, невзирая на лица. Возьмите Англию. Там равны все — и королева, и последний бомж, сидящий на лужайке со своей бутылкой.

Я однажды летела из Парижа в Лондон. И взяла с собой маленькую собачку, размером с ладонь. А тогда как раз объявили карантин и нельзя было ввозить животных. У меня в аэропорту работал знакомый, которому я сказала: «Что вы ерундой-то занимаетесь? У меня собака маленькая, я ее за пазуху положу, никто и не заметит». А он мне ответил: «Мадам, никогда так не делайте. Потому что, если в Лондоне узнают, что вы прилетели с собакой, ее немедленно усыпят, а экипаж уволят без права дальнейшей работы в авиакомпаниях. И будь на вашем месте королева, с ней поступили бы точно так же».

Вот это закон! И я считаю, что любой гражданин государства должен отвечать по нему в равной степени. А как иначе?

— Когда у нас так будет?

— Думаю, не скоро. Нас просторы наши бескрайние мучают. Мужик с перепоя выходит, хочет начать работать, открывает дверь, а там: до леса все — мое, после леса — тоже мое. Так он и сядет, глядя в эту даль. А у европейцев все маленькое, все на вес золота. У нас нет страха помереть с голоду — в тайгу пойду, кедровых шишек наберу. А за границей такой уверенности нет. Вот они и вынуждены работать. А наш где-то что-то украдет, как-то перебьется…

Это и формирует характер. Нищему ведь ничего не жалко. Почему не отдать последнюю рубаху, если все равно холодно?! И хлебом можно поделиться, если ты все равно голодный и буханкой дела не исправишь. А вот когда у тебя есть достаток, попробуй что-нибудь попросить! От богатого мало что получишь…