Валерий Поволяев - Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

— Министерство иностранных дел Пакистана также стремится к этому, — вставил Бхати.

— Мы благодарны за симпатии, которые вы питаете к нам, но вот какая вещь: на экранах Пакистана сейчас идет антисоветский фильм «Из России с любовью», и это нас тревожит… В фильме чересчур много выпадов против Советского Союза.

— Да, фильм такой идет, — задумчиво произнес Бхати, — я его видел, но это иностранный фильм, мы никак не можем вмешиваться…

— Ну почему же! Любая страна, на территории которой демонстрируется та или иная кинолента, имеет право делать купюры, если ее что-то не устраивает… Согласитесь, господин Бхати!

— Хорошо, — сказал Бхати, — я поговорю с министром и потом сообщу вам о результате.

Визит был окончен, дело было сделано.

Жару в Карачи выдерживали немногие. Случались дни, когда температура — даже в тени — зашкаливала за пятьдесят: нитка градусника поднималась до отметки пятьдесят два, в городе было трудно находиться. Дальновидный президент Айюб-хан понимал, что в многомиллионном Карачи хозяином является не только он, но и различные криминальные группировки, разведки разных стран (прежде всего — английская и американская), подпольные короли и так далее, и он решил построить новую столицу Пакистана. Современную. И назвать ее Исламабадом.

А пока передвинуться в столицу промежуточную, в Равалпинди, осесть там и правительственным структурам, и посольствам, а затем уже всем вместе переехать в новый, возведенный едва ли не в чистом поле, Исламабад.

От Исламабада рукой подать и до Гималаев. В Равалпинди из Карачи выехали двое сотрудников — Стукалин и Шебаршин. Надо было подобрать дом для посольства, обговорить его реконструкцию с хозяином, оформить бумаги — в общем, работы было много. И дорога была неблизкая: от Карачи до Равалпинди без малого полторы тысячи километров, цветные мухи будут бегать перед глазами, так насидишься за рулем… И жара. Жара несносная.

А от Равалпинди до строящегося Исламабада было уже совсем недалеко — двадцать пять километров — не рукой, конечно, подать, но все же…

Хозяин здания, которое присмотрели для временного посольства в Равалпинди, жил в Карачи, приходилось возвращаться — и не раз, — обговаривать условия аренды, потом подгонять внутренние помещения здания под свой проект.

Но игра стоила свеч — в переоборудованном здании этом советское посольство пробыло, как рассказывает Виктор Федорович, несколько лет. А даже один год в жизни всякого государственного учреждения — это срок. И срок хороший.

Недалеко, совсем недалеко от Равалпинди находились величественные горы с ледяными вершинами и огромными снеговыми полянами. Там, где есть горы, — там прохлада, поэтому посольские финансисты подсчитали возможности и сняли домик в Марри, в предгорьях Гималаев, а в Марри уже можно было жить, температура воздуха там была нормальная — плюс двадцать пять градусов.

Летом в Марри вообще предпочитали жить очень богатые люди.

Домик, конечно, был арендован для посла, другим людям такая роскошь не была позволена, но посол в Марри выезжал редко, поэтому гималайской дачей пользовались другие люди, в том числе и Стукалин с Шебаршиным: после работы садились в машину и отправлялись в Марри, утром, малость отдышавшиеся, пришедшие в себя, возвращались обратно.

Воздух в тех краях был удивительный, прозрачный, как хрусталь, еще он обладал некими «биноклевыми» свойствами: горы, которые располагались, скажем, в двух сотнях километров, были видны как на ладони, словно бы они находились совсем рядом.

В Марри в ту пору жил и Зульфикар Али Бхутто — он уже находился в оппозиции, но, несмотря на это, занимал все-таки очень приметное место в пакистанском обществе.

Пакистанские чиновники общаться с ним не решались — могли навлечь на себя гнев президента, а советские дипломаты общались очень охотно — Бхутто много знал, мог ответить практически на любой вопрос. И собеседник он был отличнейший.

Шебаршин дал такой его портрет: «Бхутто обладал привлекательной, живой внешностью — высокий умный лоб, зачесанные назад, слегка вьющиеся волосы, тогда еще лишь с редчайшими проблесками серебра, продолговатое, оливкового цвета лицо с крупным, пожалуй, немного длинноватым носом, выпуклыми, отчетливо семитского типа, четко очерченными губами, черные, не очень большие глаза и черные брови. Лицо жило — от души смеялось, улыбалось, хмурилось, негодовало. Молод, жизнерадостен, умен и щедр был тогда Бхутто…».

Побывав на нескольких крупных постах — не только министра природных ресурсов, но и премьер-министра, — Бхутто неожиданно утратил доверие Айюб-хана.

В Марри дача Бхутто находилась ниже дачи советского посольства, по склону надо было пройти примерно семьдесят метров. Бхутто охотно встречался с теми, кто приезжал на нашу дачу. По вечерам пили роскошный горный чай, иногда сдабривали напиток глотками виски.

Замечательные были те вечера, Виктор Федорович помнит их до сих пор. Надо полагать, до конца дней своих помнил их и Леонид Владимирович.

У Пакистана складывались сложные взаимоотношения с соседями и прежде всего с Индией. Надо было во что бы то ни стало улучшить, оздоровить обстановку в регионе и прежде всего наладить отношения с Индией. Это было в интересах СССР, но противоречило интересам США. Получалась вилка, и очень серьезная вилка: отношения со Штатами и без того были натянуты.

В Пакистан приехал Косыгин Алексей Николаевич, — советский премьер, председатель Совета Министров СССР, человек умный, знающий, умеющий распутывать различные политические узлы. Переводчиком у него был известный Виктор Суходрев — он переводил едва ли не всех советских вождей; переводчиком от посольства — этаким дублером на всякий случай — выступал Шебаршин.

Косыгин прилетел больным — где-то простудился, температура была не очень большая, но была; пакистанцы составили свою программу посещений, и к ней надо было относиться с уважением. В частности, здесь знали, что когда-то Косыгин был министром легкой промышленности, поэтому хозяева запланировали ему посещение текстильной фабрики.

Все, что было связано с хлопком — а хлопок в Пакистане произрастал знатный, — здесь находилось на высоте: и производство тканей, и верхнего трикотажа, и нежнейшего тонкого белья, и чулков с носками, и вязаных непачкающихся чехлов на мебель — словом, было на что посмотреть.

А у Косыгина температура под сорок. Помощник премьера обратился за помощью к Стукалину:

— Виктор Федорович, отговорите Алексея Николаевича от поездки. В таком состоянии люди не ездят по предприятиям, а лежат в постели.