Шлиман - Моисей Ликманович Мейерович
Это был мельник из Вати (Вати – главный город острова Итаки), по имени Панагис Аспроераки, предложивший Шлиману подвезти багаж на осле. За полтора часа ходьбы от гавани Св. Спиридона до Вати Аспроераки успел рассказать содержание всех двадцати четырех песен «Одиссеи».
На вопрос, откуда он так хорошо знает гомеровскую поэму, Аспроераки ответил, что он не умеет ни писать, ни читать, но что рассказ об Одиссее передается у них в семье от отца к сыну с незапамятных времен.
Значит, жива традиция, не умерло предание на Итаке. А если память народа так живо хранит предание, нет сомнения, что земля сохранила еще больше доказательств подлинности Одиссея!
На следующее же утро, верхом на неоседланной кляче, в сопровождении какого-то местного гида, Шлиман отправился из, Вати в горы. Раскрытый томик Гомера был в его руках.
Он уже был одержим. Он переселился в гомеровский мир. Каждый камень говорил с ним словами Гомера, каждая масличная ветвь шелестела об Одиссее. Вот небольшая бухта у подножия скалы – и уже ясно ее имя, уже найдены строчки:
Пристань находится там, посвященная старцу морскому
Форку; ее образуют две длинные ветви крутого
Берега, скалами зубчатыми в море входящего…
«Одиссея», XIII, 96–98
Дальше в этой песне говорится о гроте нимф Наяд. Конечно, вот расселина в скале, образующая вход в темное жилище нимф!
На вершине горы Аэт Шлиман наткнулся на остатки каменной стены. Может ли быть сомнение, что налицо руины дворца Одиссея?
Настолько ясным и убедительным все казалось Шлиману, что он искал знаменитую маслину, из пня которой Одиссей сделал себе кровать («Одиссея», XXIII, 190–204). Не найдя маслины, Шлиман обнаружил… трещины в скале, куда, по его убеждению, она пускала корни.
Ничто не могло бы уже опровергнуть страстной уверенности Шлимана, что он нашел подлинные гомеровские места. Даже очевидные несоответствия с описанием Гомера легко отбрасываются в сторону. Упоминаемых в поэме дубов нет на Итаке? – Они вымерли. Вместо двух гомеровских бухт остров имеет лишь одну? – Это следствие землетрясения!
Вера, незыблемая вера в вещественность всего гомеровского двигала Шлиманом, когда он с четырьмя крестьянами поднялся на вершину Аэта, чтобы сделать свой первый удар лопатой.
Крестьяне стали откапывать основание каменной стены «дворца Одиссея». Шлиман же, обнаружив странной формы камень, принялся освобождать его от земли большим ножом. Нож не шел. Шлиман велел взрыхлить почву киркой. При первом же ударе раздался легкий треск. Шлиман бросился на колени и руками разрыл окаменевшую пыль. Это была урна, глиняная урна чудесных очертаний, наполненная, несомненно, человеческим пеплом. Первый удар кирки вдребезги разбил первую находку.
Но Шлиман быстро утешился, когда на том же месте вслед за первой нашлись еще двадцать таких урн. С величайшей осторожностью откапывал он свои находки.
Теперь он чувствовал себя настоящим археологом! Он указал место, копал – и нашел. Нашел сразу, молниеносно, уверенно. Нашел в то время как другие археологи годами копались в земле и получали в награду какой-нибудь битый черепок. И все благодаря Гомеру – великому слепцу, вдохновленному богами, каждое слово которого было священной истиной.
Находка за находкой сами идут в руки Шлимана.
Находятся свиные закуты «божественного свинопаса» Эвмея и его дом. Находятся отдельно зарытые пять урн, которые, «вероятно», хранят пепел Одиссея, его жены Пенелопы и их детей. Мир Гомера окружает Шлимана, и уже дело доходит до смешного. Однажды он вошел во двор к какому-то крестьянину, чтобы напиться воды или купить винограду. Вдруг четыре огромных пса с лаем кинулись на пришельца. Они растерзали бы его. Но Шлиман мгновенно вспомнил, как в подобном случае поступил Одиссей:
Вдруг вдалеке Одиссея сидели злые собаки;
С лаем они на него побежали; к земле осторожно,
Видя опасность, присел Одиссей…
«Одиссея», XIV, 29–31
Собаки не тронули сидящего. Как в поэме, на лай прибежал хозяин и освободил нового Одиссея.
Так Шлиман «вжился» в Гомера. Хитрые итакийцы быстро почуяли слабую струнку богатого туриста. Они рассказывали без конца различные предания, представляли своих жен под именем Пенелоп, а детей называли Телемахами и Одиссеями. Шлиман щедро платил за все россказни, – впервые коммерческий «нюх» изменил ему.
В том же состоянии «одержимости» продолжал Шлиман свое путешествие по Греции. Он пересек Пелопоннес (Пелопоннес – нынешняя Морея – южная часть Балканского полуострова), осмотрел циклопические стены древнего Тиринфа, побывал на развалинах «златообильных» Микен – столицы Агамемнона.
Легенда гласила, что вернувшийся после Троянской войны Агамемнон был убит своей женой Клитемнестрой и ее любовником Эгистом. Павсаний, греческий путешественник II века нашей эры, оставил указание о том, что пять гробниц, в которых похоронены Агамемнон, Эгист, Клитемнестра и другие, погибшие в этом кровавом пиру, находятся вблизи стен микенского акрополя. Все комментаторы Павсания не сомневались, что это означает: за стенами акрополя, в нижнем городе, там же, где сохранилась величественная подземная «сокровищница Атрея». Что заставило Шлимана иначе истолковать Слова древнего путешественника? Интуиция, или произвольное чтение неясного текста, или умение мастерски ориентироваться в местности? Во всяком случае, не вскопав еще ни вершка микенской земли, Шлиман уже был убежден, что гробницы, упомянутые Павсанием, находятся не вне, а внутри акрополя. Через восемь лет Шлиман пришел к убеждению, что подтвердил свою гениальную догадку теми великими открытиями, которые сделал в Микенах. И все же в конечном счете он оказался неправ!..
А пока что его путь лежал дальше – в Малую Азию к берегам Дарданелл, к священной земле Троады.
* * *
Дарданелльский вопрос начался не с Милюкова (П.Н. Милюков (1859–1943) – глава дореволюционной буржуазной партии кадетов, министр иностранных дел во Временном правительстве в 1917 году. Требовал завоевать Босфор и Дарданеллы. Отсюда его прозвище «Дарданелльский») и даже не с времен Крымской войны, когда Турция и ее союзники – Англия и Франция – заперли русский флот в Черном море. Щит Олега на вратах Царьграда (Царьград – Константинополь, в древности называвшийся Византием) символизировал русский контроль над проливами, а стало быть, право свободной, без дани и пошлин, торговли черноморских купцов в Средиземном море. Это было открытием последнего этапа «пути из варяг, в греки».
Но и гораздо раньше Олега этот путь был предметом кровопролитных споров между народами. Вдоль южного побережья Черного моря шел на поиски «золотого руна» мифический корабль «Арго» из Греции в Колхиду, к черноморскому побережью Кавказа. По этому пути шли более 2500 лет тому назад греческие колонисты, основавшие
