Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
— Опять ругались! — воскликнул Ободовский.
— С чего это ты взял? — удивился Алексей.
— Так ведь Татьяна, как меня увидела, сразу убежала, — он развел руками, дескать, разве не догадаешься. — Все о деньгах спорите? — не унимался он, посматривая то на мужа, то на жену. — По мне так зря ты все это затеял, Алексей Иванович. Жили бы спокойно. Рисовал бы, программы академические выполнял, гладишь и академиком стал. Вон Хруцкий! Что у него? Яблоки, огурчики, помидорчики, цветочки… Однако ж академик! Да, чуть не забыл, — с его лица слетела улыбка. — Уехал наш Иван Фомич к себе на родину, в Белоруссию.
— Как уехал? — нахмурился Травин. — Он мне обещал помочь.
— Чего обещал? — насторожился Ободовский.
— Сбыт моим москательным товарам наладить в Строительную контору, в Академию художеств, — понурясь, сказал Алексей.
— Ох уж эта коммерция, — покрутил головой Ободовский, словно пытаясь выбраться из высоких крахмальных воротничков рубашки. — Люди искусства, художники, от которых ждут достойнейших работ, занимаются черт знает чем. — Он оглянулся на Татьяну. — Вы уж извините. Разволновался. Вырвалось, — и снова к Травину. — У тебя талант, Алеша, я тебе об этом еще в Галиче говорил. Ты это подтвердил и в Троицко-Измайловском соборе, и во дворце Юсуповых. Так чего же способности свои губишь?
— Ничего я не гублю, — процедил сквозь зубы Алексей. — Торговля должна помочь мне осуществить грандиозные проекты. Без денег мне просто дальше не сдвинуться.
— Что это за проекты? — насторожился Платон.
— Вон, смотри, — Травин прошел к окну. Взял со стола и снова поставил на место макет дворца. — Понимаешь ли, архитектура — это искусство, имеющее тесную связь с живописью, скульптурой. Она не менее занимает мой ум и соображения, — продолжал он, с любовью посматривая на творение рук своих, приближаясь к О бодовскому. — Я посвящал много времени ей: усердно занимался чертежами, планами, следил и изучал свайную бойку, каменную кладку и замечал ошибки в окончании многих работ. Но чтобы отразить знания свои в архитектуре, я предпринял усилия сделать в эскизе модель дворца и представить его на суд Академии. До сих пор не хватало ни времени, ни средств моих выполнить эту модель так, как я желал.
— Извини, я, может, и не понимаю в архитектуре, как ты, но мне не понять, что ты хотел отразить в этом, скажу честно, оригинальном строении. Тут нет привычных глазу стилей барокко, рококо, — с сомнением в голосе высказал свое мнение Платон.
— В том-то и дело! — воскликнул Алексей. — Меня на мысль навел архитектор Михайлов второй. Точнее, не он, а то, что я увидел во дворце князя Юсупова. Это сознательная ограниченность выразительных средств, лаконизм в архитектуре. Оказывается, разнообразие можно создавать, играя сменой цветов. В русском ампире дворца Юсуповых, — он подошел к столу, нагнулся над главным корпусом своего здания, словно пытаясь заглянуть внутрь его, — для создания торжественности, парадности избираются контрастные тона: позолота с яркими цветами — синим, зеленым, красным, которые сочетаются с пышными плафонными росписями дворца.
В творчестве Андрея Алексеевича меня поразила смелость. Он не следовал строго канонам замечательных образцов древности и современности, а пытался донести свое видение этих образцов. Благодаря такому подходу Танцевальный зал прост и наряден, отчего создается видение легкости. Большая ротонда, закольцованная колоннами, призывает к серьезности, а при взгляде на купол ощущаешь бесконечность. При одновременном открытии дверей Банкетного и Танцевального залов, стоящие друг против друга в дальних концах большие венецианские зеркала создают впечатление бесконечности пространства.
Пространственность, воздушность, бесконечность видится везде. Михайлов пристроил к небольшому зданию дворца слева и справа всего два одноэтажных флигеля, возвел садовые павильоны и ряд дворовых построек. На месте сквозного проезда создал вестибюль с мраморной лестницей. Парадный вход выделил тосканскими колоннами и переделал анфиладу парадных помещений второго этажа. Таким образом зодчий превратил небольшой особняк в роскошный дворец с парадными и приватными апартаментами.
Он поправил макет дворца. Отошел от стола на несколько шагов.
— Смотри! — продолжал Травин с новой силой. — Главный корпус и выступы здесь шире обычного. Пространный барельеф главного корпуса во фронтоне резко и отчетливо выражается аллегорическими фигурами и атрибутами могущества, силы, славы и посвящается России. Барельефами над карнизом и антиком я полагал бы выразить победы, завоевания и принятие Россиею под свой покров и пространство другие народы.
— Теперь понимаю, — неуверенно сказал Платон, подходя ближе и рассматривая модель дворца.
Он уже собрался было отойти от стола, как внимание его привлекло лепное изображение человека с чертами птицы, ранее закрывавшееся контурами дворца.
— Это и есть твой Икар? — спросил Ободовский, слегка дотрагиваясь до крыла.
— Осталось чуть поправить. Отнесу в Академию. Глядишь, золотую или серебряную медаль получу, — самодовольно усмехнулся Травин.
— Достойный экспонат, — причмокнул Платон.
— Больше хвастать пока нечем, — задумчиво произнес Алексей, но сразу спохватился. — Что это все я да я! Помнится, мы с тобой на спектакль ходили по пьесе одной. Дай бог памяти, «Дон Карлос» называется. На главной роли Василий Андреевич Каратыгин был. Судя по афишам, ты этих пьесок уже испек немалое количество штук. Когда в очередной раз на спектакль пойдем? Я бы желал опять на Каратыгина.
— Советую «Велизария». Пятиактная драма в стихах. Завтра можно и сходить. Я как раз свободен, — улыбнулся Платон.
— На двоих контрамарки возьмешь? Хочу Татьяну ублажить. Ради этого к теще на поклон схожу, чтобы с И ваном посидела, — как можно тише сказал Алексей, краем глаза косясь на жену, присевшую в углу к сыну.
— Чего же не взять, — пожал плечами Ободовский, улыбнулся. — Ты это правильно решил, жену на публику вывести.
Они еще постояли возле стола. Перекинулись незначимыми фразами. Между делом поговорили о погоде, вспомнили Хруцкого. Если бы не Татьяна, еще неизвестно, сколько бы говорили. Она их окрикнула, и друзья с радостью поспешили к столу.
После ужина Травин вызвался провожать друга. По поведению Ободовского он давно замечал, что другу не терпится что-то рассказать ему, но тот не решается поделиться новостью в присутствии Татьяны.
* * *
— Меня пригласили преподавать русский язык их императорским высочествам великим князьям Константину, Николаю и Михаилу Николаевичам и великой княжне Александре Николаевне, — стараясь как можно тише сказал Платон, едва они оказались за дверью.
По тому, с какой таинственностью была произнесена эта фраза, Алексей сразу понял — впереди его ждет не менее интересное сообщение. Он даже сжал друга за локоть, да с такой силой, что Платон застонал от боли.
— Ее видел, — прошептал Ободовский, хотя они находились уже вдалеке от дома.
— Елизавету! — воскликнул Травин и обернулся к дому.
В окне квартиры виднелся силуэт Татьяны. Она неторопливо натирала
