Анна Франк. - Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944

Две недели придется сидеть без света, а может, и дольше! С четырех часов или. с пол пятого читать невозможно: слишком темно. Вот мы и убиваем время всякими немыслимыми занятиями: задаем друг другу загадки, занимаемся гимнастикой в темноте, говорим по-английски и по-французски, обсуждаем книги, но все это в итоге надоедает. Вчера я придумала новое, очень занимательное времяпрепровождение: смотреть через бинокль в освещенные окна соседей. Днем наши занавески должны быть плотно закрыты, но по вечерам приоткрывать их вполне безопасно. Никогда не думала, что наши соседи такие интересные люди! Я видела, как одна семья ужинала, другая смотрела фильм, а так же как зубной врач лечил старую нервную даму.

Господин Дюссель, о котором всегда говорили, что он отлично ладит с детьми и вообще любит всех детей, оказался на деле старомодным воспитателем, постоянно читающим лекции о хороших манерах. Поскольку я имею честь делить свою комнатенку с этим глубокоуважаемым господином, и среди трех представителей юного поколения слыву самой невоспитанной, то именно на меня сыплются всевозможные упреки и нотации! Чтобы избегать их, приходится соблюдать обет молчания, как в восточной Индии. Но все было бы ничего, если бы господин не оказался большим ябедой и не адресовал свои доносы маме. Так что мне попадает со всех сторон: сначала от Дюсселя, потом (сносно) от мамы, а если «повезет», то и госпожа ван Даан призывает меня к ответственности!

Поэтому не думай, что приятно быть центром внимания нашей образцовой подпольной семьи.

Вечером в постели, когда я думаю о своих многочисленных грехах и сплошных недостатках, я запутываюсь окончательно и уже не знаю: плакать или смеяться. И засыпаю со странными чувствами, что я должна быть иной, чем мне хотелось бы, а то, что мне на самом деле хочется — плохо и неправильно. И что я вообще должна все делать по-другому.

О господи, Китти, я тебя окончательно запутала, но перечеркивать написанное не в моих привычках, а выбрасывать бумагу в наши скудные времена не могу себе позволить. Так что советую не читать предыдущее предложение и, во всяком случае, не задумывайся над ним. Я и сама его толком не понимаю!

Анна.

Понедельник, 7 декабря 1942 г.

Дорогая Китти!

Ханука и праздник святого Николаса почти совпали в этом году с разницей в один день. Хануку мы особо праздновать не стали, только немного украсили комнату и поставили свечки. Свечей мало, поэтому их зажгли всего на десять минут, но с пением все прошло замечательно. К тому же господин ван Даан смастерил деревянный подсвечник.

А вечер в субботу, день святого Николаса, был и вовсе чудесным. Мип и Беп постоянно нашептывали что-то папе во время ужина, терзая этим наше любопытство. Мы подозревали, что они что-то готовят для нас. И в самом деле, в восемь часов мы спустились по деревянной лестнице, прошли через совершенно темный коридорчик (я там просто тряслась от страха и жалела, что не осталась наверху) в проходную комнатку. Там нет окон, поэтому можно спокойно включать свет. Как только мы вошли, папа открыл большой шкаф, и все в один голос воскликнули: "О, вот здорово!" В шкафу стояла большая корзина, украшенная подарочной бумагой и маской черного Пита. Мы быстро вернулись с корзиной наверх, и нашли в ней для каждого симпатичные подарки с надписями в стихах. Такого сорта стишки, наверняка, тебе известны, так что не стану их переписывать. Мне подарили резиновую куколку, папе — подставки для книг, ну и так далее. Все было очень мило задумано. Надо сказать, что мы, все восемь, никогда не отмечали раньше день Святого Николаса, и вот состоялась премьера, и не где-нибудь, а здесь!

Анна.

P.S. Конечно, и мы подготовили для наших друзей какие-то мелочи, все со старых добрых времен. Сегодня мы узнали, что пепельницу ван Даана, рамку для картины Дюсселя и папины подставки для книг смастерил собственными руками господин Фоскейл. Для меня это настоящая загадка: как можно быть таким умельцем!

Четверг, 10 декабря 1942 г.

Дорогая Китти!

Господин ван Даан в прошлом был специалистом по мясным, колбасным товарам, а также специям. Потом в конторе у папы он занимался приправами и вкусовыми добавками. Но сейчас в нем снова проснулся колбасник, что нас немало радует. Мы закупили (на черном рынке, конечно) много мяса, чтобы у нас были запасы на трудные времена. Ван Даан решил сделать колбасу для жарки, а также вареную и полукопченую. Интересно было наблюдать, как он два или три раза прокручивал мясо в мясорубке, а потом маленькой ложечкой запихивал эту массу в кишки. Жареную колбасу мы отведали в тот же день с квашеной капустой. Остальную необходимо было как следует просушить, вот мы и повесили ее на чердаке на веревочках. Тот, кто впервые видел эту выставку колбас, просто помирал со смеху. Действительно, умопомрачительное зрелище!

А какой беспорядок творился в комнате, передать не могу. Господин ван Даан колдовал над мясом в фартуке своей супруги и казался почему-то гораздо толще, чем на самом деле. Окровавленные руки, красное лицо, передник в пятнах — мясник, да и только! Мадам между тем пыталась заниматься несколькими делами одновременно: учить голландский по учебнику, помешивать суп, следить за мясом, а также вздыхать и жаловаться на боль в ребре. Да, такое случается, когда пожилые дамы делают немыслимые гимнастические упражнения, чтобы сохранить элегантную попку! У Дюсселя воспалился глаз, и он, устроившись у камина, прикладывал к нему травяные примочки. Папа сидел на стуле, пытаясь согреться тоненьким лучом солнца, проникающим из окна. Но его постоянно просили пересесть куда-то в другое место. Похоже, папу снова мучил ревматизм, и он в точности напоминал старичка-инвалида из богадельни.

Согнувшись, с гримасой на лице он следил за изготовлением колбас. Петер носился по комнате вместе с Муши, а я, мама и Марго чистили картошку. В итоге мы все делали свое дело спустя рукава, поскольку не могли оторвать глаз от ван Даана.

Дюссель возобновил свою зубоврачебную практику. Сейчас расскажу, как весело прошел первый прием пациентов.

Мама гладила белье, а госпожа ван Даан, которой, по ее словам, срочно требовалась помощь, уселась на стуле посередине комнаты. Дюссель принялся важно раскладывать инструменты. Вместо воска он использовал вазелин, а дезинфицирующим средством служил одеколон. Дюссель внимательно изучил зубы госпожи, слегка постукивая по ним, та при этом сжималась так, как будто изнемогала от боли и издавала нечленораздельные звуки. После долгого исследования (так казалось пациентке, на самом деле, оно длилось не больше двух минут) Дюссель начал прочищать дырку. Но какое там — госпожа так задергалась, что доктор выпустил из рук крючок и тот застрял в зубе, причем довольно глубоко! Дюссель сохранил полное спокойствие, в то время как остальные присутствующие неудержимо хохотали. Разумеется, не очень это порядочно с нашей стороны! Ведь уверена, что я сама орала бы не меньше.