Эрих Керн - Пляска смерти.

— Нема, нема, — затрясла она головой, — давно ушли красные дьяволы… более четырех часов назад.

И в самом деле, противника в селе не оказалось. Один из посыльных на мотоцикле отправился доложить об этом, а мы поехали дальше — в неизвестность. Чаще стали попадаться настоящие лесные заросли, вплотную подходившие к дороге. Внезапно мы натолкнулись на железнодорожные пути, не обозначенные ни на одной из наших карт. Мы стояли на железнодорожном полотне с автоматами наготове, каждое мгновение ожидая вражеского шквального огня. Второй наш посыльный находился в этот момент в ста метрах позади нас, что позволяло надеяться — по крайней мере один вернется в батальон и поведает о постигшей нас участи. Но ничего не произошло. И мы продолжали ехать через села, свободные от вражеских войск; их жители, мужчины и женщины, встречали нас, нарядившись в праздничные одежды, у своих глинобитных хат или вдоль дороги, — махая нам руками. Какая-то старушка принесла огромный каравай и очень огорчилась, когда мы вежливо, с улыбкой, отказались принять этот дар. Нас осыпали цветами — красными, белыми, желтыми и голубыми астрами. Никто не принуждал этих людей украшать наши автомобили гирляндами из цветов, никто не просил их об этом, и тем не менее они сознательно рисковали жизнью. Ведь расправа была бы короткой, узнай об их поступках какой-нибудь блуждающий поблизости отряд Красной армии. Немало людей поплатились жизнью за один-единственный цветок. Нас буквально завалили дынями. Мы были уже не в состоянии принимать подношения, даже яйца и виноград.

Вскоре подтянулся и весь наш батальон, мы опять были вместе. К вечеру вокруг нас вновь начали рваться снаряды и над головой засвистели пули, в ушах звенело от пронзительного, выворачивающего душу воя летящих мин. Парад цветов закончился, возобновилась зловещая пляска смерти.

Но над степью уже веял крепкий морской бриз, а вдали, у горизонта, отчетливо виднелась легкая белая дымка. Мы достигли Черного моря.

1-й взвод 16-й роты получил приказ продвинуться к небольшому порту, где русские прилагали все силы, чтобы вывезти морем остатки своих разбитых частей. Выполняя приказ, мы устремились вперед по плоской равнине. Вскоре повстречались первые жилые строения, и мы подъезжали к ним медленно, соблюдая осторожность. Солдаты внимательно, с напряжением следили за происходившим вокруг. В любой момент мог разразиться огненный шторм. Но в селе никого не было, кроме нескольких оборванных и истощенных красноармейцев, более похожих на огородные пугала. Призванные под ружье всего лишь несколько недель тому назад, они уже несколько дней ничего не ели и с радостью сдались в плен первому немецкому солдату.

Соскочив с автомобилей, мы, с винтовками и автоматами наготове, основательно прочесали рыбачий поселок. Издалека доносился непрерывный гул мощных взрывов; сначала мы подумали, что ведет огонь береговая артиллерия, но, как оказалось, это работали наши пикирующие бомбардировщики.

Затем мы их увидели. Пролетев над нашими головами, они ушли в сторону моря. Мы могли наблюдать, как первый U-87 спикировал, и тут же морская вода вздыбилась огромным фонтаном. Потом — мы затаили дыхание — раздался оглушительный грохот и в воздух взметнулись деревянные и металлические обломки, детали механизмов и человеческие тела — прямое попадание в военный корабль русских. Бомбардировщики сделали два захода, только два — и все было кончено. Смерть снова одержала верх над людьми и техникой.

Возле заваленного всяким хламом причала дымились догоравшие обломки исковерканного парусника. Поодаль, в нескольких сотнях метров, из раскаленного докрасна корпуса пораженного бомбами парохода вздымались к небу густые струи искр. И мы слышали, как еще дальше, уже в открытом море, рвались авиационные бомбы.

— Они пытались вывезти свои войска морем, но, как видите, никто не уцелел, — сказал мне местный рыбак, указывая на множество торчавших из воды корабельных мачт и догоравшие остатки различных судов.

Весь берег до самой кромки воды был заставлен брошенными автомашинами, среди них попадались и пушки. Не теряя времени, наши войска приняли меры по обеспечению безопасности прибрежной зоны и созданию здесь надежных оборонительных рубежей. Подтянули артиллерию, специальные команды очистили прилегавшую территорию. Несколько разрозненных отрядов русских, застрявших на занятой нами территории, сдались без сопротивления.

Некоторое время спустя я прогуливался по поселку в компании с молодым новобранцем, рассматривая развешанные повсюду рыболовные сети и другие немудреные приспособления для ловли рыбы. В палисаднике одной из рыбацких хижин мы неожиданно обнаружили брошенное орудие русских. Движимый любопытством, присущим всякому солдату, заполучившему в руки незнакомое оружие, рекрут стал со всех сторон ощупывать пушку, которая была в полной исправности и даже с замком на месте.

В это время на дороге, ведущей в поселок, показался большой автомобиль. Вглядевшись, я узнал сидевшего в нем нашего командира батальона. Внезапно сзади меня раздался оглушительный грохот. Оказалось, что орудие было заряжено и рекрут, трогая руками различные детали, нечаянно произвел выстрел.

Но что еще хуже — снаряд угодил на дорогу в нескольких метрах от подъезжавшей автомашины. На нее обрушилась лавина земли и осколков. Каким-то чудом никто не пострадал.

В следующее мгновение мы оба были уже за ближайшим углом и растворились в толпе стоявших вокруг солдат. Расследование длилось целых два дня, но и рекрут, и я по понятным причинам помалкивали.

Тем временем наступил вечер, по степи поползли сумерки, и в конце концов нас, расположившихся у моря, накрыла темнота южной ночи. Стало тихо, и только зарево догоравших в море судов напоминало о войне.

Свою задачу в этом крае мы выполнили, и поговаривали уже о нашей якобы предстоящей переброске в Крым, где у Перекопа наши дивизии уже вели ожесточенные бои. Но вышло иначе, и мы продолжили наш путь вдоль Азовского моря мимо слабо защищенного Мелитополя на Мариуполь.

Весь день шло яростное сражение за обладание огромным, бескрайним полем, подсолнухов, светившихся яркой желтизной созревших растений. Заходившее солнце посылало косые лучи на заросли терновника, где мы занимали позиции нынешним утром. Небо было освещено заревом пылавших вокруг сел. На землю опускались вечерние сумерки.

Бой закончился, и мы остались наедине с ветерком и подсолнухами, радуясь наступившему покою. Всякий раз, заслышав первый выстрел, увидев первый разрыв мины или снаряда, мы испытывали знакомое чувство, похожее на нервное возбуждение. Давно уже нет того страха, какое мы испытали при первом боевом крещении. Мы — уже бывалые солдаты, и испугать нас может только что-то действительно из ряда вон выходящее. И все-таки первый выстрел неизменно оказывал свое магическое действие, распахивая врата в беспросветную тьму и возвращая в суровую реальность. Но, как это ни странно, тот же самый первый выстрел приносит и облегчение, снимая напряжение томительного ожидания.