Валентин Бадрак - Стратегии гениальных мужчин
Не менее впечатляющей оказалась конкуренция Ницше и Вагнера – но не в музыке или философии, а в более тонкой и чувствительной плоскости: самовыражении и успешности. В конце концов эта схватка стоила жизни философу – он боролся в одиночку. Оглушительное эхо конкуренции Фрейда и Юнга оказалось продолжительнее их физических жизней, но эта великая дружба, переросшая в непримиримую вражду, не только увековечила их имена, но и реально позволила каждому из них высказаться и быть услышанным современниками.
Ориентируясь на великих умерших или выдуманных героев, Юлий Цезарь имел в жизни не менее опасных конкурентов. Помпей и Красс, если бы Цезарь позволил им объединить усилия, сумели бы вычеркнуть имя тщеславного политика и полководца из списка лучших людей Рима. Но этого не случилось: Цезарь был начеку и каждый его шаг учитывал возможные ходы влиятельных и опытных конкурентов.
Современный мир в силу безумных скоростей придает конкуренции особую остроту и колорит. Если раньше точкой отсчета были годы, то сегодня все решается в считанные месяцы, а порой даже в дни. Деятельность и стратегия Билла Гейтса отчетливо демонстрируют эти дивные изменения времени. Если бы у компании «Microsoft» не было тех темпов, в которых она действует, даже безупречный талант Гейтса и его окружения не позволил бы ему подняться над временем и продемонстрировать всепоглощающий мир виртуальности. Гейтс и его партнеры всегда действовали с оглядкой на конкурентов, всегда ставили себе задачу двигаться на шаг или два впереди всех и, главное, впереди времени. Их толкала и продолжает толкать вперед конкуренция.
Способность смотреть на мир сквозь призму собственных интересовЭто не преувеличение. Все без исключения гениальные личности, как знаменитые харизматичные воители, так и умиротворенные творческим поиском мыслители, всегда относились к остальному миру как пользователи и эксплуататоры. Можно возразить, что их вклад в развитие самого Человека в результате оказывался неизмеримо больше взятого от мира в результате эксплуатации, но это не изменит сути вещей. Чтобы добиться успеха, необходимо считать себя центром вселенной, а раз так, весь остальной мир должен крутиться вокруг этого центра.
Это центростремительное чувство имеет шанс сформироваться дважды – в досознательном возрасте и после переоценки отношения к себе – вслед за тем, как человек сам начинает верить в свою исключительность и приобретает убежденность, что он пришел в мир для осуществления бесконечно важной задачи. Люди могут поверить в исключительность задач гения только в том случае, если почувствуют его собственную непоколебимую и страстную убежденность в этом.
Когда, рождаясь, маленький пришелец в мир сразу ощущает, что его вдали, и его приход сопровождается вожделенным восторгом, он начинает определять себя как центр вселенной. Но вскоре вследствие соприкосновения растущего малыша с окружающим социумом это чувство теряется и угасает. С началом сознательной жизни, процесса приобщения к обществу и существующим правилам морали собственные интересы уходят на второй план. Более того, построение жизненной модели с ориентиром на коллектив и общество приводит к полной сублимации чувства необходимости реализации индивидуальных интересов. Наиболее ярким историческим примером и подтверждением этого является период Советского Союза, когда более чем семидесятилетний отрезок времени практически не был отмечен появлением великих творческих личностей.
Второй период формирования желания максимально использовать окружающий мир для достижения своих целей имеет шанс появиться с осознанием, что идея может стать реальностью лишь при полной концентрации усилий на ее реализации. Такое внутреннее состояние человека неминуемо вступает в конфронтацию с окружающим миром и созданной для блага и комфорта среднего человека моралью. Гении мало руководствовались общепринятой моралью – они сами были специалистами по навязыванию правил современному обществу и даже далеким потомкам. Наделив себя в собственном воображении чертами победителя, человек становится потенциальным победителем, и с этим ощущением он в своем воображении начинает доминировать над остальным миром. Победитель презирает мир обывателей, поскольку считает свою миссию слишком высокой и значительной, чтобы считаться с такими абстрактными понятиями, как общество и мораль. Именно это чувство дает победителю право использовать всех окружающих для достижения своих целей.
Наибольший уровень презрения к окружающим проявлялся у организаторов великих потрясений и переворотов, маскируемых под достижение благ для своего народа и Человека вообще. Ленин, нисколько не задумываясь, одобрял красный террор. Ему нужно было запугать и деморализовать противника, посеять в нем зерна смирения пред неизбежным – наступлением эры великого равенства. Сказочная идея, ради которой можно было легко пожертвовать миллионами жизней. Стоит вспомнить одно откровение Горького по этому поводу: «…он обладает всеми свойствами «вождя», а также необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс».
Цезарь, для того чтобы закрепить за собой право быть названным в Риме великим полководцем, без сомнения истреблял целые племена и народы, подвергая неимоверной опасности свою собственную жизнь и нисколько не щадя жизней своих солдат. Удивительно, но за массовое и жестокое истребление себе подобных такие люди, как Александр, Цезарь, Наполеон, Петр Первый или Ленин, снискали в коллективном восприятии человечества еще большую известность, чем великие творцы. Наполеон в одном из писем к своей Жозефине с пафосом заметил, что тысячи погибших солдат (которых он послал на поле брани) – ничто в сравнении с радостью увидеть ее, а глядя на усеянное трупами поле битвы, он цинично заметил, что «за одну ночь в Париже потери будут восстановлены».
Впрочем, творцы тоже относились к окружающему миру с известной долей снисхождения и сарказма. Леонардо да Винчи не испытывал никакой жалости к людям, которых публично казнили, но в отличие от зевак-обывателей он тщательно фиксировал карандашом мимику и жесты убиваемых. Его идея была выше жизни и смерти. Мало волновали живописца и ученого и сотрясающие Италию войны: ни чувство родины, ни кровавые бойни вокруг не волновали его и не могли отвлечь от идеи. Он шел наниматься то к одному хозяину, то к другому, не смущаясь, что первый был врагом второго – он их использовал для продвижения своих интересов.
Ван Гог ничуть не стеснялся в течение долгих лет брать деньги на свое существование у брата и даже серьезно обижался на него, когда тот задерживался с отправлением. Так же поступал и Карл Маркс, содержа и себя, и свою довольно большую семью преимущественно за средства преданного соратника Фридриха Энгельса. Бетховен также пользовался деньгами спонсоров, используя их для своего физического выживания и получения возможности создавать новые произведения. Пикассо и Дали, пожалуй, превзошли всех в эксплуатации окружающих – они откровенно и беззастенчиво использовали всех без исключения, кто попадался на пути. Пикассо нисколько не обременял себя сомнениями по поводу амурных связей с женщинами своих друзей, а Дали зашел так далеко, что беззастенчиво пользовался даже доверием к собственному имени. Так, однажды он заключил контакт с колумбийским издателем Фелипе Саморано на выполнение двух гравюр к 150-й годовщине со дня смерти национального героя Латинской Америки Симона Боливара. Получив $ 80 тысяч в качестве аванса, Дали неожиданно перестал общаться с издателем, чем подтвердил, что его отношение к миру при любых обстоятельствах остается потребительским и даже вампирическим. Проблемы остального мира никогда не волновали живописца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});