Сергей Есин - Дневник 1984-96 годов
17 декабря, вторник. Закончили обсуждать роман Валеры Осинского.
18 декабря, среда. Не пошел на работу и целый день занимался хозяйством. Вечером на мой день рождения пришли Лева с Таней и Юра Апенченко. Был еще Сережа Мартынов. Лева принес, как всегда, стихи. Имел успех приготовленный мною по "Книге о вкусной и здоровой пище" фаршированный судак.
19 декабря, четверг. Каждый мой последующий день, как бой. Я начинаю бой в понедельник и размышляю, как бы мне дожить до спасительной пятницы. Творчество уходит в сторону, институт, как трясина, его интересы, конференции, студенты, быт, хозяйство поглощают и затягивают меня.
Утро началось с конференции по Фадееву в ИМЛИ. К счастью, я успел с изданием писем Фадеева, и книжка, тиражом в 100 экз., успела выйти именно сегодня утром. Мои компьютерщики и Нина Ивановна Дикушина, готовившая публикацию, просто молодцы. До конфренции мы даже успели развернуть в верхнем фойе ИМЛИ небольшую продажу. К сожалению, я не смог послушать всего, потому что торопился придать последние штрихи организации встречи с Г.А. Зюгановым. О выступлении у нас я договорился с ним, когда в Думе напал на него. Это компенсация за мою искренность.
Сначала встреча была назначена на 15 часов, но загодя перезвонились, и Г.А. сказал, что ему удобнее было бы в 13 часов. Приехал на нескольких машинах с охраной, пресс-ребятами и моим приятелем Валерием Тарасовым. Во время встречи, которая продолжалась три часа, был сдержан, остер, умен и напорист. Мне даже показалось, что он стал артистичнее. Зал был полон, ребята задавали сложные вопросы и не все доброжелательные.
Во время встречи все люстры горят, наши лихие студенты сидят на полу, проходы заставлены приставными стульями, и вдруг вламываются телевизионщики, сразу две камеры, а это значит — два оператора, два звукооператора, два осветителя, молодцы сразу же ставят треноги, ведут себя нагло и напористо. Я, привыкший чувствовать себя на своей территории барином, сразу обрываю Геннадия Андреевича и из президиума громко говорю следующий текст: "Ребята с телевидения, здесь Литературный институт, а не вокзал, снимите куртки, разденьтесь в ректорате, а потом работайте. Я студентам не разрешаю ходить в пальто в институте, а тут вы со своими привычками…?"
Картина, которую нарисовал Зюганов, была зловеща, но доказательна. Общество действительно разваливается, президент действительно немощен, криминальный элемент, действительно, в обществе превалирует. Из "моего" гость очень хорошо сказал об Ястржембском: "Раньше пресс-секретарь президента тоже врал, но человек был, видимо, совестливый и отводил глаза в сторону. Этот врет с удовольствием". После выступления Г.А. угостили пирогом. Наш фотограф Саша Волоховский немножко обалдел, когда капустным пирогом накорили и его. Саша в институте работает еще около месяца, и для него, молодого человека, такие "связи"!
Вечером, к пяти, поехал в "Независимую газету" на Антибукер. Вся разыгравшаяся там сцена очень напомнила мне сцену в Гатчине, когда Рогожкин и Клепиков выбивали из меня "ленфильмовские" премии. Я торопился хоть что-то дать Урсуляку и "вписать" в общую процедуру приз компартии, а они, понимая, что Тарасов с деньгами уже находится в Гатчине и под письмом об этом призе стояла моя подпись, — вели со мною торг. Будто бы Клепиков до этого получал какие-то призы и премии не из рук и клюва партии? Тогда не было еще наших двух дам, задержавшихся на фильме, и я на них не надеялся, а оказалось, что дамы-то, как и я, за Урсуляка. Дав мой, "партийный" приз и произведя размены, Р. и К. еще сотворили "демократический" демарш, сказав, что сразу уезжают. Кстати, в Ленинградской области на последних выборах победил коммунист. Интересно, перестроилась ли гатчинская администрация снова?
Процедура на Антибукере началась с того, что Михайлов, крутящий свои мелкопроизводственные шалости, лоббировал Бакина. Сразу же выяснилось, что этот Бакин представил свои старые рассказы, собранные лишь под обложку в 1996 году. Понравившегося мне "Гонщика" Буйды(?) и повесть Любецкой(?) с предисловием Аннинского сняли из листа, потому что они не проходят якобы по срокам. Все это я напомнил, но Слава Курицын и Михайлов заговорили о "тексте", общем впечатлении именно 1996 года. Несколько раз предлагали голосовать и каждый раз я, не читавший еще тогда этих рассказов, поднимал руку за в надежде, что именно организаторы этой игры сами снимут свои предложения. И каждый раз никто не снимал. Не ожидал я такой линии от Зотова, который накануне сказал мне, что за Еливтерова трое — я, Борисова и Курицын, а тот у меня на глазах вилял три раза. В конечном итоге проголосовали за Бакина, потом по тишине, установившейся после подсчета, обнаружили, что сотворили подлость, начали подтверждать свое голосование, я поднял вместе с Курициным, который вместе с Сашей все это устроил, руку против, но бал был сыгран. Не попрощавшись, я ушел.
Обидно, что так хорошо начавшаяся премия скатилась на позицию Букера, который, правда, в этом году поступил хотя и не по правилам, но не подло. По отношению к Игорю Зотову, молчуну, вспомнил все разговоры с Ефимом Лямпортом. Ефим с ним рядом работал, слишком коротка дистанция, с короткой дистанции, оказывается, видится детальнее. Ощущение такое, что нажрался гадости. Милый Алеша Варламов, тоже игравший в свою игру и поддерживавший или полуподдерживавший игры молодежи, знает ли он, что его еще вчера почетная премия Антибукер-95 нынче превратилась в кусок дерьма и в деньги.
20 декабря, пятница. Александр Иванович Горшков был совершенно прав, заставив меня провести досрочные выборы. Он говорил так: во-первых, на следующий год, в марте, когда у вас заканчивается срок, вам уже будет не 60 лет, а 61. Во-вторых, еще несколько месяцев вам придется жить в атмосфере неуверенности и психологического давления. Сразу же после выборов в моей психологии многое поменялось. Если раньше я думал, и это в известном роде было справедливо, что определенные люди добыли мне победу на выборах, то теперь стало ясно, что всего я добился только сам, своим трудом, служением делу, упорством. Институт — это моя судьба и моя собственная площадка для жизни, которую я не желаю уступать кому бы то ни было. Здесь сейчас столько сотворенного именно моей кровью, сколько не снилось ни одному из этих говорунов.
Людмила Михайловна Царева недаром много раз говорила мне, что, дескать, я недооцениваю себя и при любом раскладе событий и поляризации людей грядущие выборы обязательно выиграю. И, действительно во мне много поменялось. Здесь и не только это невиданное голосование с поразительным результатом — 131 голос "за", хотя в зале сидели и мои бывшие недруги. Взяли бюллетени, посидели, подумали над ними и выбрали все же того, кого не хотели в прошлый раз. Я посмотрел по списку, кто брал бюллетени: Чудакова, Сотникова, Винонен, кафедра иностранных языков, которая, со слов М.В. Тр-ой, вся, кроме нее, раньше голосовала против меня. Я недооценивал людей, их наблюдательность, их разум, понимание ситуации. Я считал только свои недостатки. Вспыльчив, мелочен, занудлив, службист, не имею своей личной жизни и не даю ее никому. Но, оказывается, меня даже немножко любят. Я по студентам уже давно заметил этот перелом, который произошел в отношении меня. Я думаю, и К., и С., и Ф. (которого не люблю, ибо считаю мелким пиндюристом и крохобором от литературы), еще по инерции на своих лекциях отзываются обо мне неуважительно, но слушают их, наверное, уже снисходительно, подразумевая несложившуюся научную судьбу и одного, и второго, и третьего. Я позволил теперь заметить, и как трогательно поздравили меня с днем рождения, случившимся вскоре после выборов, студенты моего семинара, подарившие коробку конфет, и тотально нищая библиотека с ее тремя гвоздичками, и Зоя Михайловна, связавшая мне четвертую шапочку и четвертый шарф. И здесь уже забываешь о собственном эгоистичном творчестве, надо работать, надо класть себя, как говорилось раньше, на алтарь Отечества. Чертовски приятная это штука, чувствовать себя до некоторой степени жертвой.