Борис Соколов - Врангель

В середине апреля состояние здоровья Врангеля резко ухудшилось. 13 апреля фон Лампе получил от Котляревского из Брюсселя очень тревожное письмо, датированное 11-м числом: «Ужасное горе! Сегодня выявилось, что у П. Н. туберкулезный процесс левого легкого в очень сильной активной форме. Анализ мокрот показал наличие большого количества туберкулезных палочек. Температура очень высокая. Если Господь смилуется, то, как только температура немного понизится, увезем в горы».

В день православной Пасхи, пришедшийся на 15 апреля, генерал почувствовал себя совершенно здоровым и заявил собравшимся домочадцам, что собирается вставать. Вдруг в полдень произошел сильнейший нервный припадок: он кричал от страшного внутреннего возбуждения. Одновременно наступило резкое ослабление деятельности сердца.

Был вызван духовник Врангеля протоиерей Василий Виноградов, которому после исповеди и причащения Святых Тайн Врангель сказал: «Я готов служить в освобожденной России хотя бы простым солдатом…»

В следующем письме Котляревского, написанном в 11 часов дня 16 апреля, сообщалось: «За вчерашний день произошло очень большое ухудшение. Температура дает огромные колебания с 39 на 36,2 и обратно 39. Вчера были явления характера мозгового. Врачи считают положение чрезвычайно опасным и считают, что благоприятный исход болезни будет чудом. Какое страшное, ужасное горе!»

Отчет Котляревского, датированный 20 апреля, фон Лампе получил 24-го: «Здоровье П. Н. не лучше, сердце работает хуже, очень большая слабость. Вопрос легких сейчас не на первом плане, главное — деятельность сердца и нервное возбуждение».

Генерал Шатилов вспоминал: «Когда я узнал о тяжелой болезни моего главнокомандующего и друга, я приехал из Парижа. То, что я увидел, поразило меня. Измученный и исхудавший, он был уже слаб. Когда мы обнялись, он расчувствовался и заплакал. Взяв себя в руки, он сказал, что исповедовался и принял причастие. Затем мы спокойно обсудили вопросы, касающиеся армии и ее содержания».

Одним из последних распоряжений Врангеля было указание после издания «Записок» в пятом и шестом томах летописи «Белое дело» сжечь их оригинальный полный текст. (19 июля 1928 года в Берлине, в пятом сборнике «Белого дела» была опубликована первая часть воспоминаний Врангеля, а 25 сентября в шестом сборнике — вторая их часть. После этого с соблюдением всех формальностей и составлением протокола рукопись была сожжена в Брюсселе 31 октября. Лампе добился только права сохранить несколько страниц «для истории» — с авторскими датами окончания глав и образцами сделанных Врангелем сокращений текста.)

Мать Врангеля Мария Дмитриевна, пережившая сына, вспоминала о его болезни и кончине: «…тридцать восемь суток сплошного мученичества. Его силы пожирала 40-градусная температура… Он метался, отдавал приказания, порывался вставать. Призывал секретаря, делал распоряжения до мельчайших подробностей».

Утром 25 апреля 1928 года генерал Врангель умер. Последними его словами были: «Боже, храни армию!» и «Я слышу колокольный звон».

Российский историк В. Г. Бортневский, исследовавший архив Врангеля в США, пришел к выводу, что чекисты, опасаясь, что барон создаст новый центр активной борьбы для действий в СССР, решили убрать его, заразив какой-то неизвестной болезнью. Слухи об этом циркулировали среди русских эмигрантов после смерти Петра Николаевича и широко обсуждались в эмигрантской прессе. Эта версия также нашла свое отражение в известном рассказе Владимира Набокова «Помощник режиссера», написанном в 1943 году. Там отравление Врангеля приписывается советскому агенту генералу Голубкову (не исключено, что фамилию своего героя Набоков позаимствовал из булгаковского «Бега»), очевидным прототипом которого был упоминавшийся выше генерал Николай Владимирович Скоблин: «Первый из почивших председателей Б. Б. (у Набокова Союз Белой Борьбы был пародией на РОВС. — Б. С.) стоял во главе всего Белого Движения и, безусловно, был самым достойным в нем человеком; кое-какие смутные симптомы, сопровождавшие его неожиданный недуг, приводят на ум тень отравителя». Заметим, что в данном случае — насчет роли Скоблина — мы имеем дело с чистой воды художественным вымыслом. После 1923 года Врангель со Скоблиным не поддерживал никаких связей, и тому было практически невозможно организовать покушение.

На версии отравления настаивали и члены семьи Врангеля. Дочь Наталья вспоминала:

«Советы не оставляли попыток избавиться от отца. И в конце концов им это удалось. Мы только-только перебрались в Бельгию. Родители считали, что нам, детям, лучше учиться в школе на французском языке. У нас был свой дом, в котором кроме нас с родителями жили бабушка, ее сын, который сделался ненормальным после заражения крови (это произошло еще до революции), и денщик отца. Неожиданно в один из дней из-за границы приехал родной брат этого денщика, матрос. Все почему-то нашли это совершенно нормальным — перебраться через границу, отыскать наш домик. Целый день этот матрос находился на кухне, а вечером уехал. Поинтересоваться более подробно, кто он, откуда приехал и куда уехал, никому и в голову не пришло. А отец вскоре заболел. У него был сильный жар. Но доктора не могли выяснить, чем он болен. Говорили, что это скоротечный туберкулез… Сейчас-то я понимаю, что его отравили. Отец промучился месяц. Ему было только 49 лет. Многие не могли поверить, что отца больше нет. Его секретарь получал письма с просьбой заставить врачей удостовериться, что это не летаргический сон. „Не хороните генерала до появления трупных пятен“, — писали сторонники отца».

Аналогичные предположения высказывали и другие дети Петра Николаевича — Елена Петровна фон Мейндорф и Петр Петрович Врангель. Согласно семейной версии, причиной смерти Петра Николаевича было то, что накануне его болезни в доме Врангелей провел несколько дней неизвестный им ранее человек, якобы брат состоявшего при генерале вестового Якова Юдихина, матрос советского торгового судна, зашедшего в Антверпен.

Однако все доводы в пользу того, что Врангель стал жертвой чекистского покушения, оказываются на поверку весьма шаткими. Нет никаких объективных данных о том, что барон в последние месяцы своей жизни пытался создать какую-либо организацию для действий в СССР, и, соответственно, нет никаких оснований считать, что об этом стало известно в Москве. Наоборот, большевикам скорее выгоден был фактический раскол военной эмиграции на сторонников Врангеля и Кутепова, причем для советской власти последний был более опасен, поскольку являлся сторонником террора, тогда как Врангель выступал против активных действий эмиграции на территории СССР.