Михаил Полторанин - Власть в тротиловом эквиваленте. Тайны игорного Кремля

Тот же здравый смысл диктовал необходимость ограничить полномочия президента определенными рамками, за которыми уже начинался маразм, и упростить механизм отрешения от власти главы государства в качестве профилактической меры против злоупотребления должностью. А обе палаты Федерального собрания должны были формироваться только по мажоритарной системе (пусть партии идут в народ, а не народ — в услужение к партиям) и получить широкие права контроля за деятельностью исполнительной власти — через парламентские расследования, через выражение недоверия плутоватым членам правительства, с обязательным их отстранением и т. д.

Такой порядок — действенное средство от коррупции. Он очистил бы обе ветви власти от проходимцев и непрофессионалов, купивших доходные места. И это ставило бы заслоны против укоренения кастовости в обществе — опаснейшего врага гражданского мира, когда одна, не лучшая часть нации бессменно властвует, а другая, более одаренная, вынуждена прозябать в несправедливости и копить силы на революцию. Конституция должна закладывать четкие механизмы вертикальной и горизонтальной социальной мобильности, задействовать все социальные лифты для беспрепятственного перемещения активных групп населения из одного сословия в другое, чтобы не оставлять лазеек для вырождения демократического централизма в паханский.

В иерархии властей иную ступеньку определяет здравый смысл для судебной власти. Глава о ней — седьмая — расположена в хвосте ельцинской Конституции — туда и в жизни загнал ее олигархат, сделав придатком и даже цербером политической системы.

Закрытый порядок наделения полномочиями через Кремль делает судей, с одной стороны, инопланетянами для народа, недоступной кастой, а с другой — понуждает их прислуживать работодателю. Судебную власть ельцинская Конституция поставила лишь в независимость от общества, но положила под бюрократию, которая вся плотно соединена пуповиной с Кремлем. Для паханата это естественно, выгодно, а для демократического государства недопустимо, поскольку ставит над законом часть нации.

Выборы судей на альтернативной основе (они практикуются в Швейцарии и 30 штатах Америки) снижает их зависимость от властей, от чиновничества и заставляет честнее служить закону. Хотя бы из-за боязни быть забаллотированными на новых выборах (через два или четыре года). Выборные народные судьи в Советском Союзе — помню это прекрасно — гораздо меньше лебезили перед чиновничеством, чем нынешние. И часто находились с ними даже в состоянии холодной войны. Газеты той поры нередко писали о конфликтах между судьями и партийными функционерами, обычно принимая сторону служителей Фемиды.

Заинтересованный в сохранении и укреплении государства политик должен понимать, что Россия — это, к примеру, не Великобритания, где вообще нет Основного закона страны как такового. Там устойчивые вековые традиции, и вся жизнь строится на совокупности давних законов и прецедентов. Скажем, Билль о правах, гарантирующий британцам свободы, принят еще в 1689 году. Им вполне хватает общих деклараций, пригодных на все столетия.

Россия — страна коловратных традиций. После каждого переворота — верхушечного или иного — флаги меняют цвета: то, что вчера считалось доблестью и геройством, сегодня преследуется, и наоборот. Даже одному поколению приходилось несколько раз начинать свои отношения с государством «с чистого листа».

Нация выросла на пренебрежении к правовым актам, а чиновники наловчились любую недоговоренность документов трактовать на свой лад. Если напишешь «дважды два» и через знак равенства не поставишь «четыре», то они обязательно начнут приспосабливать в конце свои цифры: один результатом обозначит «три», другой — «пять», третий — «десять». Поэтому традиционные голые декларации о свободах, кочующие по конституциям цивилизованных стран и эффективно там работающие, в России часто оказываются пустым звуком.

Для обуздания бюрократической самочинности в выполнении норм Конституции в ней самой должно быть больше однозначности и конкретики (юристы-теоретики схватятся за голову!). Это практикуют государства, где распространен правовой нигилизм. То есть наши родные братья. Если статья конституции дает право проводить мирные митинги и собрания без предварительного разрешения, то дальше должно следовать положение о неотвратимости уголовного наказания чиновников за воспрепятствование этим мероприятиям.

Похожая ситуация со свободой слова и правом граждан на получение достоверной информации. Это пустые декларации Основного закона, если в нем не прописан пункт о недопустимости монополизации средств массовой информации государственными органами, физическими, юридическими лицами и не обозначена неминуемость уголовного наказания загребущим рукам. Прямое нарушение Конституции даже Хозяином Кремля чревато импичментом.

Диктаторские полномочия президента в ельцинской Конституции расписаны с любовью, густо, подробно, но в наделении граждан правами она — документ намеков. Сплошные отсылки. Намекнула на права и отослала за ними или в исполнительную власть, или в парламент. А там будут думать еще долго-предолго, сколько отщипнуть от своей вольницы и сунуть в открытый рот граждан.

Вот, например, положения первой и второй глав никто не волен пересмотреть (даже Бог!), кроме Конституционного собрания. Порядок его формирования и созыва должен установить федеральный закон. Конституция живет уже 120 лет, а закон принимать не спешат. На обсуждение проблем с пчелами и презервативами у парламента времени хоть завались, а тут что-то не выгорает. Случайность? Едва ли. Ведь именно в этих главах фишки ельцинской Конституции — право власти передавать природные ресурсы в частные руки. Собственники — а это Абрамовичи, Дерипаски, Потанины, Усмановы, Алекперовы и другие — могут свободно, по своему усмотрению пользоваться всеми недрами России.

Да, очень старался Борис Николаевич спрятать от нации кончик иглы со смертью сырьевой олигархии страны.

Я прошелся только по Конституции, не открывая Америк. А паханат заложил вокруг столько противодемократических мин, что на их обезвреживание новому лидеру требовались силы и воля.

Гипотетически, повторяюсь, перед Путиным открывались многообещающие дороги, куда он должен был повернуть государство с курса опустошительного. Но, как видим, не повернул, а все годы доводил до готовности ельцинские незавершенки, дополняя ельцинизм от себя усилением волюнтаризма, безграничным бесстыдством власти, ее дремучей некомпетентностью и жестокостью. Он и не мог повернуть — откуда у людей эти надежды? — потому что Природа вложила в него иное качество безусловных рефлексов.