Сергей Степанов - Век психологии: имена и судьбы

Когда Лоренц узнал о присуждении ему Нобелевской премии, его первой мыслью было то, что это камень в огород американских сравнительных психологов, его главных научных противников, а вторая – об отце. Он пожалел, что его нет в живых, и представил, как тот говорит: «Невероятно! Этот мальчишка получает Нобелевскую премию за дурачества с птицами и рыбами».

После ухода на пенсию в 1973 г. из Института Макса Планка Лоренц продолжал вести исследования в отделе социологии животных Института сравнительной этологии Австрийской академии наук в Альтенберге.

Научные заслуги Конрада Лоренца были отмечены множеством наград и знаков отличия, среди которых золотая медаль Нью-Йоркского зоологического общества (1955), Венская премия за научные достижения, присуждаемая Венским городским советом (1959), премия Калинги, присуждаемая ЮНЕСКО (1970). Лоренц был избран иностранным членом Лондонского королевского общества и Американской Национальной академии наук.

Умер Конрад Лоренц 27 февраля 1989 г. в Вене.

Б. Спок

(1903–1998)

Очерк об этом замечательном человеке можно было бы начать высоким штилем: «В начале мая все прогрессивное человечество отмечает годовщину со дня рождения выдающегося психолога-гуманиста». И это был бы тот редкий случай, когда пафос вполне оправдан. Бенджамин Спок – культовая фигура второй половины ХХ века, он заслужил признание и любовь миллионов людей во всем мире. Причем в данном случае уместно говорить именно о «прогрессивном человечестве», поскольку Спок был превозносим либерально мыслящими приверженцами новых гуманистических ценностей, а у консерваторов, ретроградов и авторитаристов всегда был не в чести.

Не будет ошибкой и причисление его к стану психологов-гуманистов (хотя его традиционно и относят к педиатрам). Гуманистическая психология, по словам одного из ее видных представителей Сиднея Джурарда, – это тенденция, а не доктрина. О Споке можно с полным основанием сказать, что он стоял у истоков этой тенденции и на протяжении полувека активно способствовал ее утверждению. В своих работах он по форме выступал как детский врач, а по сути – как тонкий психолог, чья гуманистическая позиция определила мировоззрение нескольких поколений. Как и любой новатор, даже революционер, Спок не избежал противоречий, упущений, перегибов; по прошествии лет многие издержки его позиции становятся все более очевидны. В то же время с годами не утрачивает актуальности гуманистический пафос его идей. Так вспомним о том, чему он научился за свою долгую жизнь и чему научил нас.

К Споку более чем к кому-либо подходит определение «сын своего века». Его рождение пришлось на начало ХХ века, а смерть – на последние мгновения уходящего столетия, когда взоры человечества устремились уже в грядущий век. Спок не обогнал свое время, он шел в ногу с ним, проживал его шаг за шагом, чутко впитывая научные идеи и общественные настроения и сам создавая ту идейную атмосферу, которую с готовностью приняли современники.

В становлении его взглядов решающую роль сыграла семья. Некоторые ее традиции и принципы он безоговорочно принял, иные – столь же безоговорочно отверг, критически их переосмыслив на собственном опыте.

Бенджамин Маклейн Спок родился 3 мая 1903 г. в городе Нью-Хейвен, в американском штате Коннектикут – цитадели пуританской морали. Его семья вела род от голландских первопоселенцев, основавших в давние времена на берегах Гудзона город Новый Амстердам (переименованный впоследствии в Нью-Йорк); сама фамилия Спок – не что иное, как переиначенное голландское родовое имя Спаак. Бенджамин был старшим из шестерых детей в семье, а потому с юных лет познал заботы няньки. «Сколько же пеленок я сменил, сколько бутылочек с сосками поднес!» – вспоминал он о собственном детстве.

Отец Бена – Бенджамин Айвз Спок, юрист в железнодорожной компании, был человек рассудительный, серьезный и строгий. Следуя вековым традициям, он практически не занимался уходом за детьми («не мужское это дело!»), передоверив эту обязанность своей жене Милдред-Луизе. Та сама выросла в пуританской семье, где исповедовались строгие принципы воспитания. И в той же манере растила своих сыновей и дочерей. Суровая атмосфера, царившая в доме, хотя и основывалась на незыблемых принципах христианской морали, сказывалась на детях весьма негативно. Одна из сестер Бена, вспоминая родителей, рассказывала: «Я никогда не лгала отцу, ибо в том не было нужды, а вот матери – постоянно, так как за малейшую провинность она наказывала безжалостно». Дети были уверены, что отец, хоть и мало общается с ними, но любит их, а мать – нет. Сам Спок писал: «В детстве я боялся родителей. Да и не только в детстве, но и в юности. Научившись бояться их, я боялся всех: учителей, полицейских, собак. Я рос ханжой, моралистом и снобом. Со всем этим мне пришлось потом бороться всю жизнь». Результаты такого семейного воспитания говорят сами за себя. Уже будучи взрослыми, четверо детей семьи Спок были вынуждены прибегать к психиатрической помощи; трое так и не смогли создать собственные семьи, а у двоих неудачно сложились первые браки.

Но мать смогла преподать сыну и позитивный урок. Она была убеждена, что житейский здравый смысл позволяет ей растить детей не хуже, чем всем остальным, с недоверием относилась к докторам и предпочитала полагаться на свою интуицию. Однажды, когда кто-то из детей серьезно заболел, Милдред-Луиза решила сама поставить диагноз. Воспользовавшись домашним медицинским справочником, она пришла к выводу, что у ребенка малярия. К врачу она обратилась лишь за необходимыми лекарствами. Тот скептически указал дилетантке, что малярия – тропическая болезнь, крайне маловероятная в климате Коннектикута. Убежденная в своей правоте мать настояла на взятии анализа крови, который подтвердил ее диагноз. Когда Бенджамин Спок получил диплом врача, мать вместе с поздравлениями подарила ему свою «малярийную книгу». Эту семейную реликвию Спок хранил долгие годы. Не она ли подтолкнула его к сакраментальному призыву, с которым он много лет спустя обратился к матерям: «Доверяйте себе. Вы знаете больше, чем вы думаете… Вы знаете своего ребенка лучше всех».

До окончания школы Бен беспрекословно подчинялся матери. Даже когда он начал учиться в Йельской медицинской школе, он не обрел права на самостоятельность – должен был жить вместе с семьей и непременно являться домой к ужину. Немалого труда и изобретательности ему стоило добиться разрешения снимать комнату на территории университетского городка. Здесь и начался самостоятельный путь большого во всех отношениях человека. Он не только вырос до шести с лишним футов, но и стал олимпийским чемпионом в составе Йельского гребного экипажа на Играх 1924 года в Париже.