Александр Шульгин - Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1
Трудно удержаться и не почувствовать гнетущее отчаяние от этой картины Я хочу сказать, почему мы, род человеческий, не становимся со временем мудрее? Почему одно поколение не может передать другому свои знания таким образом, чтобы спасти своих детей от попадания в старые глупые ловушки?»
Я пожала плечами, разведя в стороны руки, и продолжила:
- А на следующем уровне я вижу, что, если бы взрослые были на самом деле способны передавать мудрость своим детям, то у них была бы возможность передавать и другие вещи. Наряду с позитивными знаниями ты бы получил все неправильные представления, предрассудки, традиционную межплеменную ненависть - все это тоже бы накапливалось, а потом проникало в потомков. Это означало бы отсутствие новых перспектив, движения вперед вообще бы не было. Если должен быть рост, эволюция, то детям необходимо создавать свой мир по-своему, перенимая что-то хорошее и что-то плохое от родителей и предков, но, в основном, все переделывая и оставляя в истории свой неповторимый след.
Шура внимательно меня слушал.
- Есть еще один уровень, где я вижу пик деятельности всех великих духовных учителей, тех, кто изменили представления людей о жизни, - Христа, Будды, Мухаммеда и тысяч других, сведения о которых до нас не дошли. И я вижу, как рано или поздно их учения становятся лишь одним оправданием для преследования людей, властвования над ними, принуждения. От имени Бога, Аллаха или Кого бы то ни было ведут войны, убивают и разрушают. Понимаешь, происходит бесконечное искажение первоначальной доброй идеи, обретающей новую форму и превращающейся в зло. Старая история.
Шура кивнул.
- Но вместе с этим приходит и осознание того, что даже во времена такого вселяющего ужас института власти, как средневековая церковь, находилась возможность для творчества и было создано немало прекрасных предметов искусства. Мне открывается черное поле, простирающееся до самого горизонта, ужасное, удушающее покрывало, которое выражает все невежество, жестокость и принуждение, сопутствующие церковной власти...
Шура кивнул мне еще раз; эту тему мы с ним часто обсуждали. На самом деле именно он рассказал мне, что в средние века держать Библию дома не позволялось, а нарушение этого запрета грозило наказанием со стороны тех, кто осуществлял власть Святой Церкви. Лишь королям и духовенству разрешалось читать Священное писание и толковать его. Обычные крестьяне должны были верить тому, что им говорили, и жить так, как им велели священники, и не задавать никаких вопросов.
- ...Но на этом черном поле, - продолжила я, - тут и там пробиваются маленькие зеленые ростки, символизирующие музыку, живопись и другие формы искусства, которые поощряла та же самая церковь. Конечно, священниками двигало отнюдь не желание помочь самовыражению личности. Их заботило приумножение славы доброй старой церкви. Тем не менее эти чудесные творения появились на свет в значительной степени благодаря поддержке одной из самых репрессивных диктатур в истории! Добро, исходящее из зла с целью уравновесить зло, родившееся из первоначального добра.
Это лишь один пример того, что творится в моей голове все время. Что-то вроде парада истории с примерами и постоянными образами.
- Сложность в том, - сказала я, - что меня атакует, в основном, горе, страдание, утрата смысла жизни, с которыми век за веком люди сталкиваются в течение своей жизни. Конечно, так происходит до сих пор, причем во всем мире. Я вижу так много несчастий и явной глупости, что меня уже тошнит от них! Лучше бы я была в Филадельфии, если цитировать как там его. Я просто хочу, чтобы это выключилось!
Шура подскочил ко мне. Он прижал меня к себе, когда я начала содрогаться от рыданий. Мне не нужно было объяснять ему, что на этот раз из меня льются настоящие слезы.
Через несколько минут, восстановив самоконтроль, я извинилась перед Шурой: «Прости меня за это! Я не собиралась тебя в это втягивать. Я не хочу, чтобы ты переживал вместе со мной, милый. Ты должен оставаться самим собой, потому что это никому из нас не поможет, если ты выйдешь за пределы себя. Мне нужно, чтобы ты оставался сильным и здравомыслящим во всей этой кутерьме».
- Не волнуйся за меня, любимая, - сказала Шура твердым голосом. - Меня туда не засосет, я даже об этом не думаю. Мне не нравится видеть, как ты страдаешь, но я знаю, что ты пройдешь через это и приобретешь нечто такое, чего у тебя до сей поры не было. Этот опыт окажется для тебя очень ценным, но в каком смысле - этого ни один из нас сейчас предвидеть не может.
Я посмотрела на него и увидела, что его глаза увлажнились, но на лице была улыбка, которая казалась искренней.
Мне стало лучше, я почувствовала облегчение и почти что умиротворение.
Мне было нужно выпустить это наружу. Переложила небольшую часть груза на его плечи, хотя я и не должна этого делать. Только хуже для него. Он и без того чувствует себя беспомощным. Но мне сейчас на самом деле полегчало.
Я улыбнулась и поделилась с ним единственной не огорчающей вещью, которая у меня имелась: «У меня есть для тебя кое-что приятное и довольно странное. Те сны, что снятся мне последние две ночи, они оставили у меня приятное ощущение. В них все было гармонично и даже смешно порой. Словно мое подсознание доподлинно знает, что происходит, и совсем не волнуется по этому поводу. Веришь?»
Шура снова прижал меня к себе и пробормотал: «Это хорошо. Доверься своему подсознанию!»
Я сказала, что на самом деле уже доверилась, и добавила: «Где-то в глубине души, отвлекаясь от охватившего меня замешательства, я знаю, что чем бы ни был этот процесс, он займет какое-то время и будет протекать по своим правилам, независимо от моего согласия. Но знаю я и то, что, в конце концов, он закончится, а я вернусь в нормальное состояние».
Я обхватила Шуру за пояс и сказала ему, что собираюсь помыть тарелки, оставшиеся в раковине со вчерашнего дня. Еще я поблагодарила его за то, что он позволил мне облегчить душу.
- В любое время, любовь моя, - сказал он. - Мне нужно поработать у себя в кабинете, если с тобой все в порядке. Позови, если я тебе вдруг понадоблюсь.
Покончив с грязной посудой, я занялась отмыванием холодильника, плиты, дверец кухонных шкафов, чувствуя благодарность за то, что уборка была таким простым, незамысловатым делом.
Пока я наводила порядок на кухне, я постепенно начала осознавать, что мне больно. Мысли, образы, движения тела -все воспринималось мною сквозь легкую дымку боли. Я поняла, что подсознательно давно уже заметила эту боль, но из-за интенсивного напора мыслей не могла определить ее.
