С Мюге - Улыбка фортуны

С глубоким знанием истории он рассказывал о цикличности развития искусств и наук у разных народов, проповедуя взгляды, близкие к Вико.

Судьба Николая не была обычной. Сын богатого донского казака, ставшего потом видным ленинградским профессором-психиатром, и графини, он в 1938 году был арестован. На следствии ему выбили зубы, но потом что-то в верхах изменилось, и его выпустили. Он учился в аспирантуре по генетике в институте Кольцова, в 1941 году ушел в армию. При первой же возможности перебежал к немцам, но заявил, что разговаривать будет только с офицером не ниже генерала. Его привели к генералу, и он на чистейшем немецком языке сказал, что в лагерь не пойдет, пусть его лучше тут же расстреляют. Генерал удивился:

— Так чего же Вы хотите?

Дайте мне оружие и возможность воевать с большевиками!

Причем со свойственной ему смелостью он добавил, что гитлеризм ему так же чужд, как и сталинизм, но со Сталиным у него более крупные личные счеты, и так как реальным противником Советского строя в настоящий момент являются немцы, он готов с ними сотрудничать. Генерал был, возможно, из тех, которые потом составили оппозицию против Гитлера. Он пропустил мимо ушей слова о гитлеризме и направил Николая в Берлин.

Жизнь Давиденкова в оккупированной немцами Европе была столь богата событиями, что я, боясь что-нибудь перепутать, воздержусь от их описания. С Власовым он не сошелся, очень тепло отзывался о Краснове и Бурцеве. Многие русские эмигранты его недолюбливали за явные симпатии к немцам. Но мне ли осуждать Николая, если я служил под знаменем еще большего зла? Мы своими штыками насадили «новый порядок» чуть ли не в половине Европы. В лагерях я встречал прибалтов, поляков и прочих представителей «освобожденных народов» не меньше, чем было число остарбайтеров в Германии. А умри Сталин чуть попозже, еще неизвестно, чем закончилось бы «дело врачей». По многим прогнозам, и в деле истребления евреев Сталин переплюнул бы Гитлера.

Был Давиденков и в Платовской дивизии. Красочно повествовал он о том, как занимали одну из станиц. Русские ушли, а немцы еще не приходили. Население прячется по домам и опасливо выглядывает в окошки — ждут, что будет. И вот с гиком и визгом влетают конники в папахах и бурках, впереди трехцветное знамя царской России. Кавалькада останавливается на площади перед сельсоветом. Кто-то набрасывает аркан на фанерный щит с серпом и молотом и «Советской власти» — конец. Население сначала осторожно, а потом смелее выходит из домов к прискакавшим. Вдруг крик:

— Маруська, твой племяш Егор здесь! — или:

— Зовите Андрея, его свояк приехал!

Все смешивается, солдаты расходятся по хатам, но вдруг тревога — за балкой обнаружены красные! Тогда Коля написал стихи:

Прискакали веселые всадники.Мы таких не встречали давно.Заиграла гармонь в палисаднике,Распахнулось резное окно…До рассвета плясали на площадиИ костры разводили не раз…До рассвета усталые лошадиОтдыхали в конюшне у нас.А потом над покатыми крышамиСигналисты ударили дробь…И заплакали девки бесстыжие,Провожая шальную любовь.Зашуршала акация листьямиИ пошли эскадроны опятьЗа какие-то новые истиныВ рукопашном бою умирать.

Служил он и в Рогожинском корпусе. В то время, когда корпус стоял в Австрии, им была написана книга «Дом родной», в которой он вспоминал ленинградские «Кресты» и другие следственные тюрьмы. Книга вышла под псевдонимом Николай Анин, который Давиденков придумал в честь своих двух возлюбленных — Ани и Нины.

После войны он разъезжал в качестве корреспондента по освобожденной от немцев Германии. Демаркационных линий в то время еще не было. При русском патруле шофер назвал его «господин поручик» и Колю арестовали.

Я пишу о Николае Давиденкове потому, что он (как мне потом сообщил его отец) умер в лагере и сам о себе никогда не напишет[2].

Жизнь барачная

Во всех лагерях мужские зоны отделены от женских. Наиболее темпераментные или просто изголодавшиеся по любви зеки, иногда с риском быть подстрелянными, перебирались в запретную для них зону. Не знаю, как вели себя мужчины в женской зоне, но женщины (очевидно, чтобы оправдать риск) не теряли времени понапрасну. Участок нар, куда попадала женщина, издали напоминал клубок спарившихся змей. Как-то утром Давиденков рассказал, что его ночью разбудил один вор (воры его уважали) и спросил: «Не хочешь?», кивнув на лежащую на нарах раздетую женщину. Колю удивил не столько сам вопрос, сколько его интонация, как будто говорилось: «Докурить не хочешь?». Он смутился, но отвечать не пришлось: в барак ввалились охранники вылавливать женщин.

Найти в полутемном бараке особь противоположного пола не так-то просто — они предусмотрительно надевали мужские брюки и кепки. Обычно ночью звучала команда «Становись!», и все зеки выстраивались вдоль нар. Дальше следовало: «Спустить штаны!», и вертухай, идя вдоль строя, освещал фонариком. Если у зека не оказывалось в наличии атрибутов мужского достоинства, его (вернее, ее) волокли в карцер. То же происходило в женских зонах, только освещала надзирательница.

Но, как говорится, из каждого правила есть исключения. Поскольку в артистическую труппу входили особи различного пола и им нужно было репетировать, мужской половине группы разрешалось посещать женскую зону, где была комната, отведенная для репетиций. Я как рабочий сцены был внесен в список бригады и мог ходить с ними на репетиции. Среди женщин была уникальная ясновидящая. Под гипнозом она буквально делала чудеса. Я ей внушал, например, что она сейчас находится на родине присутствующего на сеансе лекпома. Она говорила адрес, описывала дом, комнату и даже обрисовала облик находящихся в данную минуту там людей, и повторила их разговор. После соответствующей переписки с домом лекпом подтвердил, что все, переданное этой женщиной, действительно происходило. Подобные эксперименты я проделывал часто и до, и после Карабаса. Иногда они имели успех. Но столь поразительного эффекта мне получать не приходилось. Даже запротоколированный опыт, проведенный в Пржевальске (о чем я расскажу впереди), не может сравниться по эффектности с этим феноменом.

Объяснить сущность подобного явления с физической стороны я не берусь и теперь, хотя занимался этой проблемой сравнительно внимательно. В 1967 году мною была опубликована (не на русском языке) довольно большая статья «Белое пятно в биологии», где этот вопрос рассматривается с биологической стороны. Сама природа телепатии в этой статье не рассматривалась, так как из множества гипотез, приводимых в русской и зарубежной печати, ни одна, на мой взгляд, не выглядела достаточно убедительной.