Г.Гасфорд - СТАРИКИ И БЛЕДНЫЙ БЛУПЕР

Он жалобно воет. "Я умираю! Я умираю". Трясу его.

– Где Уинслоу?

– Там – показывает он рукой. – Он мне помочь шел…

Стропила и Чили-На-Дом вылезают наружу, и Стропила помогает мне утащить трубопроводчика в наш блиндаж. Чили-На-Дом бежит за санитаром.

Мы оставляем трубопроводчика на Дейтону с Мистером Откатом и бегаем под дождем, разыскивая Уинслоу.

Находим его в грязи у порога его хибары. Он разорван на куски.

Мины больше не падают. Пулеметный огонь на передке ослабевает до отдельных коротких очередей. Несмотря на это, хряки, охраняющие передний край, продолжают запускать кусты зеленых ракет на случай если Викторы Чарли планируют начать наземную атаку.

Кто-то набрасывает пончо поверх Уинслоу. Дождь барабанит по зеленой пластиковой простыне.

Я говорю: "Чтоб проделать такое, как Уинслоу, нужно стержень иметь. Ну и вот, кишки вижу, а стержня никакого нету".

Никто не отвечает.

После того как зеленые упыри из похоронной команды запихивают Уинслоу в похоронный мешок и уносят его, мы возвращаемся в хибару. В полном изнеможении шлепаемся на шконки.

Я говорю: "Ну, Строп, вот и довелось тебе услышать, как стреляют в гневе праведном".

Стропила сидит на шконке в зеленом исподнем, весь промок до нитки. Он держит что-то в руке, уставясь на это что-то.

Я поднимаюсь.

– Э, Строп. Что это? Осколок засувенирил?

Ответа нет.

– Строп? Ты ранен?

Мистер Откат фыркает. "В чем дело, салага? Из-за пары выстрелов разнервничался?"

Стропила глядит на нас, и мы видим на его лице какое-то незнакомое выражение. Его губы искривлены в жестокой злобной гримасе. Его тяжелое дыхание то и дело прерывается хрипами. Он рычит. Губы его мокры от слюны. Он глядит на Мистера Отката. Предмет в руке Стропилы – кусок человеческой плоти, плоти Уинслоу, мерзко-желтого цвета, размером с джонуэйскую печенюшку, мокрый от крови. Мы долго не можем оторвать от него глаз.

Стропила кладет этот кусок человеческой плоти в рот на язык, и мы ждем, что его сейчас вытошнит. Но он лишь скрежещет зубами. Затем, закрыв глаза, глотает.

Я выключаю свет.

Рассвет. Дневная жара воцаряется быстро, выжигая грязные лужи, оставленные муссонным дождем. Мы со Стропилой шлепаем на фубайскую вертолетную площадку. Ждем медицинского вертолета.

Через десять минут прибывает "Веселый зеленый великан" с грузом.

Санитары взбегают по трапу, откинутому из задней части подрагивающей машины, и тут же появляются снова, таща брезентовые носилки. На носилках лежат окровавленные тряпки, внутри них люди. Мы со Стропилой заскакиваем в вертолет. Поднимаем носилки и бежим по металлическому трапу. Вертолет вот-вот взлетит.

Мы опускаем носилки на палубу рядом с другими, где санитары сортируют живых и мертвых, меняют бинты, ставят капельницы с плазмой.

Мы со Стропилой забегаем под пропеллерную струю, вбегаем боком под хлопающими лопастями в смерч раскаленного воздуха и жалящей щебенки. Мы останавливаемся, пригнувшись, выставляем вверх большие пальцы.

Пилот вертолета – как вторгшийся на Землю марсианин в оранжевом огнезащитном летном комбинезоне и космическом шлеме защитного цвета. Лицо пилота – тень за темно-зеленым козырьком. Он поднимает пальцы вверх. Мы обегаем вертолет, устремляясь к грузовому трапу, где бортовой пулеметчик подает нам руку, помогая влезть в чрево дрожащей машины, которая в это время начинает подъем.

Рейс на Хюэ – это восемь миль на север. Далеко под нами Вьетнам выглядит как одеяло из зеленых и желтых лоскутьев. Очень красивая страна, особенно если смотреть с высоты. Вьетнам как страница из альбома Марко Поло. Палуба испещрена снарядными воронками, от напалмовых ударов остались большие выжженные заплаты, но красота этой страны затягивает ее раны.

Мне закладывает уши. Я зажимаю нос и надуваю щеки. Стропила повторяет мои действия. Мы сидим на тюках зеленых прорезиненных похоронных мешков.

Когда мы подлетаем к Хюэ, бортовой пулеметчик закуривает марихуану и стреляет из своего M60 в крестьянина на рисовых полях под нами. Бортовой пулеметчик длинноволос, усат и совершенного гол, если не считать расстегнутой спортивной гавайской рубашки. На спортивной гавайской рубашке красуется сотня желтых танцовщиц с обручами.

Лачуга под нами расположена в зоне свободного огня – по ней можно стрелять кому угодно и по какой угодно причине. Мы наблюдаем за тем, как крестьянин бежит по мелкой воде. Крестьянин знает одно – его семье нужен рис для еды. Крестьянин знает одно – пули разрывают его тело.

Он падает, и бортовой пулеметчик хихикает.

Медицинский вертолет садится в районе высадки возле шоссе N 1, в миле к югу от Хюэ. РВ беспорядочно усыпан ходячими ранеными, лежачими ранеными и похоронными мешками. Мы со Стропилой не успеваем еще покинуть посадочную зону, а наш вертолет уже успевает загрузиться ранеными и снова поднимается в воздух, отправляясь обратно в Фубай.

Сидим перед разбомбленной бензоколонкой, ждем колонны "лихих наездников". Проходит несколько часов. Наступает полдень. Я снимаю бронежилет. Вытаскиваю старую, рваную бойскаутскую рубашку из северовьетнамского рюкзака. Напяливаю бойскаутскую рубашку, чтобы солнце не спалило тело до самых костей. На потрепанном воротнике красуются капральские шевроны, которые уже настолько просолились, что черная эмаль стерлась, и проглядывает латунь. Над правым нагрудным карманом пришит матерчатый прямоугольник, на котором написано: "1-я дивизия морской пехоты, КОРРЕСПОНДЕНТ". И по-вьетнамски: "BAO CHI".

Сидя на изрешеченной пулями желтой устрице с надписью "Шелл Ойл", мы попиваем коку по цене пять долларов за бутылку. У мамасаны, которая продала нам эту коку, на голове коническая белая шляпа. Каждый раз, когда мы что-нибудь говорим, она кланяется. Она щебечет и стрекочет как старая черная птица. Улыбается нам, обнажая черные зубы. Она очень гордится тем, что зубы у нее такие. Такие черные зубы, как у нее, получаются только если всю жизнь бетель жевать. Мы не понимаем ни слова из ее сорочьего стрекотанья, но ненависть, впечатанная в застывшую на ее лице улыбку, ясно дает понять: "Американцы, конечно, мудаки, но уж больно они богатые".

Ходит известная байка о том, что старые Виктор-Чарлевские мамасаны торгуют кокой, в которую подсыпают толченое стекло. Пьем и обсуждаем, правда это или нет.

Два "Дастера", легких танка со спаренными 40-миллиметровыми пушками, со скрежетом проезжают мимо. Люди в "Дастерах" оставляют без внимания наши поднятые вверх пальцы.

Часом позже "Майти Майт" пролетает мимо на скорости восемьдесят миль в час – максимум для такого маленького джипа. Опять не повезло.