Александр Поповский - Искусство творения

Другой на месте Колесника воспользовался бы случаем отделаться от трудной затеи, благо наука авторитетно подтверждала неосуществимость задания. Колесника, наоборот, неудача окрылила. Теперь он убедился, что Лысенко поручил ему серьезное дело. Тема стоит того, чтобы над ней потрудиться.

Деятельность аспиранта переходит из парков и библиотек на «канцелярские рельсы». Он засыпает письмами специалистов, сотрудников ботанических садов от Ташкента до Ленинграда, от Минска до Владивостока и дальше, за пределы границы.

«Сообщите местопребывание женского экземпляра пирамидального тополя», — взывает он.

Ему указывают адреса двух специалистов в Воронеже. Те ссылаются на третьего — в Одессе. Тот настойчиво советует обратиться в Житомир. Оттуда сообщают, что единственный экземпляр недавно погиб.

Лысенко тщательно следил за аспирантом. Глубоко убежденный, что женские тополя в стране сохранились, он предвидел, однако, как трудно их будет найти. Долговязый аспирант с медлительной речью и взором, холодным и невозмутимым, не внушал ему особых надежд, но не в правилах Лысенко отрекаться от людей, предварительно не изучив их. Испытание должно быть доведено до конца.

— Как ваши дела? — стал все чаще спрашивать Лысенко помощника.

— Ищу, — следовал спокойный ответ.

— Ищите, ищите, — подбадривал его ученый. — Главное, не торопитесь, продумайте хорошенько каждый шаг.

Два месяца Колесник допрашивал науку, дознавался с пристрастием, с беспощадностью скептика, с жадностью человека, проскучавшего годы в бесполезном труде. Люди снова обманули его, спрятались за щитом своей «точки зрения». Теперь им не удастся обескуражить его: не они — другие ему помогут. Он рассылает народным комиссариатам, районным земельным учреждениям и лесоводам следующий текст: «Укажите мне человека, который где-либо видел пирамидальный тополь с женскими цветами». На это обращение, не лишенное оттенка иронии, к Колеснику потоком двинулись письма. Сотни учреждений и частных лиц спешили отозваться. Казалось, вся страна торопилась принести ему свое твердое «нет». Последняя надежда уходила. Что придумать еще? К кому обратиться? И вдруг почти в одно время прибывает из Киева, Умани, Тбилиси и Млиева давно жданное «да».

Было бы верхом легкомыслия предположить, что аспирант поспешил к местам счастливой находки. Куда и зачем? Тополя в декабре не цветут, только время напрасно убьешь. Проверить сообщение? Нет, спасибо, он поверит только собственным глазам. Пусть пришлют по черенку от этих деревьев, он высадит их в теплице, получит цветы, и тогда будет ясно, кто был предметом его забот.

Все шло, как рассчитал Колесник: четыре черенка овладели его временем и мыслями. Через месяц они цвели, и Колесник мог убедиться, что недоверие его имело основания. Лишь один из четырех черенков принадлежал женскому полу.

Аспирант произвел опыление, высеял семена, собранные из черенка женского тополя, и получил всходы. Дальше произошло непонятное: питомцы погибали один за другим. Вынужденный уехать на время из Одессы, Колесник с дороги каждый день посылает запросы: «Что с моими ростками?» — и получает неизменный ответ: «Погибают».

После стольких усилий у него опять нет семян. Надо сызнова все начинать.

Лысенко поспешил аспиранту на помощь. До решения задачи было еще далеко, но испытание новичок выдержал успешно. Он проявил настойчивость и энергию, так не вяжущуюся с его бесстрастным обличием. Подобные люди как бы рождены, чтобы работать бок о бок с ним.

— Не падайте духом, — утешает Лысенко аспиранта, — ошибку можно еще исправить. Вы не приняли во внимание нужды растения, не вникли в историю его. Тополь тысячи лет рос у берегов рек, семена падали на влажную почву. Теперь они требуют тех же условий. Имели вы это в виду? Возможно даже, что семечко падало на дно водоема. Подумайте хорошенько и над этим.

Колесник едет в Киев к единственному тополю с женскими цветами, проводит на нем опыление и с мешочком семян возвращается снова в Одессу.

Трудная задача угадывать нужды растения. Какую только среду не создавал Колесник, чего только не учитывал! Семя пирамидального тополя получало на выбор почву жирную, тощую, песчаную, глинистую, влажную, затененную, солнечную, и все-таки ростки погибали. Лысенко был прав, семена действительно в прошлом падали с дерева в воду. Только в вазонах, где земля неизменно была покрыта водой, могли вырасти первые сеянцы.

Два года спустя их насчитывались сотни. На сельскохозяйственной выставке в 1939 году можно было увидеть двухлеток — питомцев Колесника — четырех с лишним метров высоты. Молодые стадийно и по возрасту — их вершина не засохнет в пятьдесят лет, они будут расти веками. Тысячи хозяйств, страдающих от засухи, ветров, оградятся этими тополями от суховеев и черных бурь.

Так удачно завершились злоключения с тополями. История о том, как Колесник перенес свой опыт на плодовые деревья и как поэт Котляревский стихами из «Энеиды» навел его на мысль прославить опошнянскую сливу — отдельная тема для эпопеи, пока еще не написанной.

Судьба Колесника была решена, он остался при институте. Но ни мужество, ни стойкость его, ни страстность в борьбе не пленили так Лысенко, как нечто иное, обнаружившееся в течение испытания. Аспирант умел по нескольку дней обходиться без пищи, спать где и как угодно и даже вовсе не спать, забывать обо всем на свете ради дела. Лысенко сам был таким и достоинства подобного рода высоко ценил.

Что сказали бы вы о художнике, ученом, исследователе, обнародовавшем свой труд, прежде чем законченность его деталей, очарование целого дали ему заслуженное удовлетворение? Не обидно ли видеть свою идею в черновиках, запечатленной торопливой рукой, художественный образ — едва намеченным кистью, без счастливого сознания, что удачное начало будет завершено в интимном уединении лаборатории и кабинета.

Ни одного из своих открытий Лысенко не закончил спокойно, с утешительной мыслью, что сделано все, что ничего прибавить и убавить нельзя. Собственная теория никогда не вставала перед ним законченной, блистая и радуя своей определенностью. Факты, рожденные на делянке, в теплице, смелым взлетом фантазии облекались в гипотезу, чтобы как можно скорее из предмета науки стать практическим приложением к жизни. И теория стадийности и подбора родительских пар обрела смысл и завершение лишь на колхозных полях. Неизменно тяжек был труд, тягостна неизвестность, и награда являлась не скоро.

Чем объяснить такое суровое правило? Что это — причуда? Нелюбовь к кропотливой отделке деталей?