Михаил Одинцов - Преодоление

…Вновь слег бил по самолету и стеклам кабины косыми, плотными струями. Чтобы не потерять из виду землю, Иван попытался снизиться. На высотометре стрелка пошла влево от нуля на минусовое деление… Земли не видно. Внутри у Сохатого все напряглось и сжалось от ожидания столкновения. "Пойду вверх. Худа без добра не бывает. Если не справлюсь с полетом в облаках ― выручит парашют… Только бы добраться до своих".

Высотометр показывал сто пятьдесят метров ― чудовищно большая, безопасная высота но сравнению с тем, что было.

Иван подвигался, насколько позволяло сиденье, расслабил мышцы спины и ног. Подышал глубоко и почувствовал ― скованность прошла.

"Ил" набрал триста метров. Иван осторожно развернул машину на нужный курс, пытаясь более точно представить свое местоположение: "При выходе из облаков над своей территорией не проскочить бы линию железной дороги, связывающей Великие Луки с Ржевом. Севернее улететь мне никак нельзя. Там местность холмистая и выше, чем на юге, поэтому пробивать облака будет намного опасней. Но опасны не только холмы. Проскочу "железку" ― и не найду нужных ориентиров, не попаду на аэродром…"

Развернувшись, он пытается удержать самолет на правильном курсе, но "Ил" самовольно уплывает в сторону. Иван доворотом вновь возвращает самолет на отметку компаса "семьдесят градусов", но как только заканчивает разворот ― все повторяется: "Ил" уходит с курса.

"В чем же дело? Чертовщина какая-то. Авиагоризонт показывает прямой полет, а компас вращается. Не могут же у меня компасы все время отказывать. На днях картушку компаса заело на крутом развороте, едва выбрался от фашистов. Теперь, видишь ли, она останавливаться не хочет. Пойду выше, надо выбираться за облака".

Сохатый добавил мотору мощности. "Ил" восходящей спиралью полез вверх. Но тут к непокорному компасу добавился ледяной налет ― сначала на лобовом стекле, а потом и на крыльях.

"Час от часу не легче… Пришла беда ― отворяй ворота. Теперь уж только вверх. Другого выхода нет".

На высоте тысяча восемьсот метров обледеневшему самолету удалось-таки выбраться в межоблачную прослойку. Через верхние, жиденькие облака просвечивало солнце… Оно выручило Ивана, дало ему возможность отдышаться, немного расслабиться. Спину ломило, пот заливал глаза, но выигранное сражение с облаками давало ему возможность накопить силы для дальнейшей борьбы.

Снова разворот на семьдесят градусов… Сохатый устанавливает самолет в горизонтальный полет, ориентируясь на верхнюю кромку облаков. Снова взгляд на компас: отметка картушки с цифрой "семьдесят" стояла неподвижно против курсовой черты, а на авиагоризонте силуэтик самолета показывал крен около семи градусов.

"Спокойно, Ваня! Компас исправен. Исправен и авиагоризонт. Только надо устранить в нем крен. Заарретировать его и снова включить в работу. Вот так. Теперь можно лететь, благо горючее есть".

Самолет шел в узком облачном туннеле, Сохатый отдыхал от пережитого. Теперь он замечал спокойную красивость белопенной равнины. Солнце с правого крыла праздничным потоком света пробивало облачную крышу, отчего слева на нижних облаках появилась быстро летящая тень самолета. Поток солнечных лучей дробился миллионами ледяных кристаллов, находящихся в межоблачной прослойке, и черный силуэт "Ила" от этого обрамился ярким кольцом радуги. Из озорства лейтенант откатил боковой бронированный фонарь назад и с интересом стал рассматривать на облаке свою тень со светящимся венчиком вокруг головы. Увидел ― и беззаботно, весело рассмеялся, как будто впереди ждала полная житейская ясность. "Летишь, пилот, как ангел. Как-то и где только сядешь?" Иван надвинул, захлопнул фонарь. Занялся самым важным сейчас ― курс, скорость и время полета надо было переложить на карту, определить, где он находится.

Курс… Он вспомнил недавний отказ компаса. И это воспоминание вызвало у Ивана ироническую улыбку: так неопытен был он вчера, в первые секунды даже растерялся. Сегодняшний, он смотрел на себя вчерашнего чуть-чуть свысока, может быть, даже с заоблачной высоты теперешнего полета. И все же был доволен, что не растерялся, сумел взять нужное направление и выкрутился из безвыходного, казалось бы, положения.

"Конечно, погода была получше. Без теперешней нервотрепки. Но все же поекало сердечко, поерзал, прежде чем уразумел, что к чему… Интересно устроен человек. Все было тебе ясно, пока работал компас. Не стало надежности в малюсеньком кружке с цифирками ― в голове сомнения и вопросы, а в душе растерянность. Никогда не знаешь, какие знания понадобятся через минуту. Сущая безделица, до какого-то времени ничего не значащие факты вдруг становятся отправной точкой для принятия важнейшего решения.

Как тогда ты обрадовался, найдя деревню с целой церковью. А в церквах испокон веку алтарь строго на восток, а вход с западной стороны".

Крещеный, а теперь неверующий, прежде, в детские годы, читавший вслед за прадедом молитвы перед едой, а ныне комсомолец, большевик по убеждению, он невольно вспомнил, что говорила прабабка. Это ее присказки и поучения на печи или в душной зимней тишине полатей напомнили церковную геометрию… Иван посмотрел на летящую рядом тень самолета: солнечное кольцо по-прежнему окружало его. Мысли опять вернулись к прабабушке Марфе: "Она не видела автомобиля, трактора, паровоза и электричества. А я ― пилот, летчик. В ее понятии ― чистый антихрист. Летаю, ако дьявол над миром… Добрая душа, как она ругала войны е туретчиной, японом, германцем и братоубийство гражданской. И вот твой правнук, бабуля, бьется с врагом своего народа. И не будет у этой войны середины: не они нас, а мы их!"

Курс. Время. Скорость. Время и скорость ― расстояние.

Передышка у Ивана кончилась. Облака сомкнулись. На стеклах и крыльях снова появился опасный блестящий налет ― лед!

Через некоторое время начало потряхивать мотор ― лед появился и на винте. Чтобы избавиться от новой напасти, Сохатый погонял винт на разных оборотах. Лед слетел, и тряска пропала. Иван посчитал остающиеся расчетные километры, перевел их в минуты полета и сказал себе: "Если подсчеты верны, то пора вниз". Еще раз посмотрел на каргу, чтобы запечатлеть в памяти вероятные линейные ориентиры на земле, и начал снижаться. Пошел на снижение с таким чувством, будто нырнул с вышки в воду, не зная не только дна, но и самого расстояния до воды. Будто бросился вниз с завязанными глазами.

Высота уменьшалась со скоростью десяти метров в секунду. Десять секунд ― сто .метров, тысяча пятьсот метров ― сто пятьдесят секунд. Чем ниже опускался "Ил", тем сумрачнее становилось в кабине и толще нарастал лед на крыльях. Срезы пушечных и пулеметных стволов "зачехлились" стеклянными колпачками. Стрелять из них уже нельзя.