Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

Первые мои шаги, связанные с созданием сложного усилителя на полупроводниках, нельзя назвать успешными. Транзисторы тогда только-только появились, и даже в ФИАНе их было трудно достать. А я их вообще держал в руках первый раз, к тому же не имея почти никаких навыков в практической радиотехнике. Как назло, несколько транзисторов сразу же сгорели, я страшно переживал, пытался купить новые. С этой ставшей мне ненавистной схемой я возился долго и нудно, регулярно брал работу домой на субботу и воскресение, но достичь требуемого результата так и не смог.

Вторым моим крупным заданием стал высоковольтный источник питания для миллиметровых генераторов – ламп обратной волны. Там электроника была ламповой, а в ней, благодаря военной подготовке, я разбирался неплохо. В результате уже первый блок получился лучше, чем ожидалось.

Еще успешнее дело пошло с проведением измерений. Ирисова прониклась ко мне расположением и решила оставить работать в своей группе. Попасть в один из лучших академических институтов было вожделенной мечтою любого выпускника физфака, но в результате не вполне понятных мне в то время интриг дело это сорвалось. Но нужно знать Наталию Александровну – остановить ее было невозможно. Она выяснила, что в аспирантуре на 1967 год имеется одно незанятое место, и решила действовать в этом направлении, нимало не смущаясь того, что на дворе уже стоял ноябрь 1967 года, а заканчивать университет мне предстояло в феврале следующего, 1968 года. Таким образом, до Нового года мне необходимо было подготовить и защитить диплом, сдать госэкзамен и три вступительных экзамена в аспирантуру.

Более-менее целенаправленно работать над дипломной работой я тогда только начал, но Ирисова оценила накопленный экспериментальный материал как вполне достаточный и велела немедленно приступить к его написанию и оформлению. В середине декабря дипломная работа была завершена и благополучно защищена на специально созванной комиссии. Как ни странно, она оказалась одной из лучших на курсе. Очень мне помогло то, что из любопытства я ходил в МГУ на факультативный курс по теории открытых резонаторов и поэтому смог быстро разобраться в полученных экспериментальных данных.

Все заботы по организации моего экстерната Ирисова взяла на себя. Это была ее стихия. Единственная проблема возникла на экзамене по философии. Достойно подготовиться к нему я не мог из-за недостатка времени, а философы в МГУ были всегда о себе весьма высокого мнения и всякий раз пытались подчеркнуть свою значимость. Мой, скажем прямо, весьма туманный ответ не удовлетворил экзаменатора, и он предложил мне подготовиться более основательно, так как, по его мнению, больше тройки я не заслуживал. Но отступать мне было некуда, и я согласился на тройку. Однако, полистав к тому времени мою зачетку, философ изменил свою точку зрения и, видимо предвидя неприятности из-за ухудшения показателей отчетности, поставил «отлично». Очередной раз я убедился в гибкости философской науки.

В тот же день я сдал историю партии в аспирантуру, где не без труда заработал требуемую четверку. Экзамен по специальности был обречен на успех, так как комиссию Ирисова составила из самых проверенных людей. Правда, один из них задал мне нетривиальный вопрос:

– Почему вода в природе замерзает при минус четырех градусах, а не при нуле?

Это его наблюдение было, как я думаю, неверным, но спорить я не стал и выложил первое, что пришло на ум:

– Потому, что она циркулирует.

Толком я сам не знал, что имел в виду, но ответ был принят комиссией с облегчением, поскольку вопрос озадачил и всех остальных ее членов. Еще в университете я заметил, что быстрая реакция – важный фактор успеха на экзамене.

Экзамен по английскому языку прошел гладко, и 13 декабря 1967 года, за два месяца до официального окончания университета, я был зачислен в аспирантуру. Так в моей анкете и осталась на всю жизнь эта загадочная нелепость – в аспирантуру я поступил годом раньше окончания университета.

Сейчас, по прошествии полувека со времени окончания МГУ, можно отметить ценность полученных знаний и навыков. Выучили нас добротно как по глубине проникновения в современную науку, так и широте ее охвата. Конечно, далеко не все пригодилось непосредственно в работе, не все свежо в памяти, но даже без активного использования этих знаний сохранилась уверенность, что в физике все постижимо, а в математике все не так страшно. Это важно, поскольку научная деятельность – это каждодневное продолжение образования.

1968 год пришелся на заключительную фазу интенсивного развития науки в СССР. Многие выпускники распределились на работу в Академию наук, вузы и в престижные институты оборонного комплекса. В начале своей работы мы имели хорошие условия для научного роста. Однако вскоре научная сфера одной из первых почувствовала приближающуюся стагнацию общества. Еще обсуждались и планировались крупные проекты, но их реализация затягивалась или даже срывалась вовсе.

Наше поколение успело сесть в скорый поезд научно-технического прогресса, но уже через десять лет он превратился в пассажирский, а потом и вовсе выбился из расписания. В результате из пятисот выпускников, прекрасно подготовленных и весьма щедро наделенных талантом, мало кто достиг уровня всеобщего признания. Среди ядерщиков А. Сисакян и Н. Тюрин стали руководителями крупных институтов ОИЯИ, ИФВЭ, В. Саврин и Л. Безруков – заместителями директоров НИИЯФ МГУ и ИЯИ РАН. А. Сигов успешно работает ректором МИРЭА. А. Сисакян и А. Сигов избраны в Российскую академию наук. У других, возможно, еще все впереди, так как для членов Российской академии наук 70 лет – возраст расцвета.

Глава четвертая

Физический институт

Первое ощущение, возникшее после того, как улеглась суета с поступлением в аспирантуру, было связано с необычайной свободой от всяких обязанностей. Ирисова с чувством выполненного долга погрузилась в свои личные проблемы, которых у нее в то время было немало. Никто от меня не только ничего не требовал, но, кажется, ничего и не ждал.

Свобода была, я бы даже сказал, чрезмерной. На ее фоне явно обозначились две трудности. Во-первых, у меня не было ни стола, ни стула, не говоря уж об установке. Во-вторых, стипендия аспиранта была восемьдесят рублей, что было явно недостаточно для человека, имеющего жену и ребенка. Во время учебы в МГУ родители мне помогали, но теперь просить их об этом было уже несолидно.