Пу И - Последний император

Глава вторая. Детство

Вступление на престол и отречение

Вечером 20-го числа десятого месяца по лунному календарю в тридцать четвертый год правления императора Гуансюя (13 ноября 1908 года) резиденция великого князя Чуня была охвачена паникой. Моя бабушка, не дослушав высочайший указ, который привез с собой новый регент, упала без чувств. Евнухи и служанки бросились наливать настойку имбиря, кто-то побежал за доктором. Из угла доносился плач ребенка, вокруг которого суетились взрослые, пытаясь его успокоить. Князь-регент совсем сбился с ног. То он велел пришедшим вместе с ним членам Государственного совета и евнухам одеть ребенка, забыв, что бабушка лежит без сознания; то его звали к бабушке, и тогда он забывал, что его ждут сановники, которым велено отвести наследника престола во дворец. Тем временем бабушка наконец очнулась, и ее проводили во внутренние покои, где будущий император по-прежнему "противился указу". Он кричал благим матом, отбиваясь от евнухов, которые с усмешкой смотрели на членов Государственного совета, ожидая дальнейших указаний, а те, в свою очередь, не зная, как поступить, ждали князя-регента, чтобы с ним посоветоваться, но князь-регент был способен только кивать…

Обо всем этом мне рассказывали старшие члены семьи, в моей же памяти эти события давно стерлись. Суматохе положила конец моя кормилица. Ей стало жаль отчаянно плачущего ребенка, она дала мне грудь, и тогда я перестал плакать. Этот поступок привел в сознание беспомощных господ. Они посовещались с отцом и решили, что кормилица, взяв меня на руки, пойдет вместе со всеми, а по прибытии во дворцовый парк Чжуннаньхай отдаст евнухам, которые проведут меня к Цы Си.

Встречу с Цы Си я помню весьма смутно. Внезапно я оказался среди множества незнакомых людей. Передо мной находился темный полог, из-за которого выглядывало ужасно уродливое худое лицо — это была Цы Си. Говорят, что, увидев ее, я опять стал реветь. Цы Си приказала поднести мне засахаренные фрукты на палочке, но я бросил их на пол и закричал, что хочу к няне. Цы Си была недовольна. "Какой непослушный ребенок, — сказала она. — Возьмите его, пусть пойдет поиграет!"

На третий день после моего появления во дворце Цы Си скончалась. Прошло более полумесяца, и девятого дня одиннадцатого месяца по лунному календарю была проведена "великая церемония восхождения на престол", которую я испортил своим ревом.

Церемония проводилась в дворцовой палате Тайхэдянь. Вначале полагалось принять поздравления от офицеров дворцовой охраны в дворцовой палате Чжунхэдянь, а затем уже в палате Тайхэдянь принимать поздравления от гражданских и военных чиновников и знати. Короче, когда меня принесли в Тайхэдянь и посадили на громадный высокий трон, терпение мое лопнуло. Отец, стоя на одном колене возле трона, держал меня обеими руками, чтобы я не дергался, а я сопротивлялся и кричал сквозь слезы: "Не хочу здесь сидеть! Хочу домой!" От волнения у отца даже пот выступил на лице. Пока чиновники продолжали отбивать земные поклоны, мой плач усиливался. Отец пытался успокоить меня: "Не плачь, не плачь! Скоро все кончится!"

После церемонии присутствовавшие на торжестве вели в кулуарах такие разговоры: "Как же можно было говорить "скоро все кончится"? А что означало "хочу домой"?.." От всех пересуд веяло пессимизмом, словно было обнаружено дурное предзнаменование.

Позднее авторы некоторых записок и очерков писали, что я заплакал, испугавшись гонгов и барабанов, что отец принес мне игрушечного тигренка и только тогда я перестал плакать. На самом же деле церемония происходила в момент "государственного траура", поэтому на музыкальных инструментах, хотя они и были установлены, не играли. А эпизода с игрушкой вообще не было. Но то, что сановники из-за двух фраз были взволнованы и испуганы, — истинная правда. В некоторых книгах писали, что не прошло и трех лет, как Цинская династия и в самом деле "кончилась", а кто хотел домой, действительно отправился домой. Как видно, сказанные тогда слова оказались пророческими, и сановники давно это предчувствовали.

На самом деле их предчувствие исходило не от случайно оброненных слов. Полистав некоторые исторические записи того времени, можно понять, откуда возникли подобные пессимистические настроения. Достаточно посмотреть на основные события, происшедшие за год до моего вступления на престол, которые описаны в истории Цинской династии "Краткое изложение цинского зерцала".

"Тридцать третий год правления Гуансюя, осень, седьмой месяц. Революционная партия подняла восстание в Гуанчжоу и Циньчжоу, овладела городом Янчэн. Сюань потерпел поражение.

Зима, одиннадцатый месяц. Сунь Вэнь и Хуан Син [24] совместно атаковали Чжэньнаньгуань в провинции Гуанси [ныне Лунаньгуань] и захватили его. Сюань потерпел поражение и отступил.

Объявлено: учащимся запрещается заниматься политикой и устраивать собрания.

Тридцать четвертый год правления Гуансюя, весна, первый месяц. В провинции Гуандун задержан японский пароход, перевозивший контрабандное оружие и боеприпасы. После досмотра отпущен.

Третий месяц. Сунь Вэнь и Хуан Син атаковали Хэкоу в провинции Юньнань и овладели им. Сюань отступил.

Зима, десятый месяц. Офицер артиллерийского гарнизона в Аньцине Сюн Чэн-цзи поднял восстание. Сюань погиб".

Эта книга была написана в годы республики и основывалась главным образом на исторических материалах из цинских архивов. В архивных материалах того периода я часто встречал такие слова, как "потерпели поражение", "отступили", и чем больше их было, тем нагляднее это свидетельствовало о приближении бури. Вот в этом-то и крылась истинная причина страха и нервозности сановников. Все это происходило при правлении Гуансюя, а в годы Сюаньтуна положение стало еще более напряженным. На горизонте вновь появился Юань Шикай; это только усилило тревогу тех, кто считал, что вообще все неудачи и невзгоды, имевшие место в истории, следует приписать правлению императора Сюаньтуна.

Как я взошел, ничего не понимая, на престол, так через три года, ничего не понимая, я и отрекся от него. Один эпизод этих дней особенно врезался мне в память. В одном из боковых залов дворцовой палаты Янсиньдянь, на кане [25], возле южного окна, сидела вдовствующая императрица Лун Юй и вытирала платком глаза. Перед ней на полу, на красной подушке, стоял на коленях толстый старикашка и обливался слезами. Я сидел справа от императрицы. Мне было скучно и непонятно, почему эти двое взрослых плачут. Кроме нас троих, в зале никого не было. Толстый старикашка громко шмыгал носом и говорил о чем-то совершенно мне непонятном. Лишь потом я узнал, что на коленях стоял Юань Шикай. Это был первый и единственный раз, когда я видел Юань Шикая, и последний раз, когда Юань Шикай встретился с вдовствующей императрицей. Если все, что мне рассказывали, достоверно, то именно в тот раз Юань Шикай выдвинул перед императрицей идею о моем отречении. С тех пор он, ссылаясь на инцидент около ворот Дунхуамэнь [26], больше во дворце не появлялся.