Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня

Прыжок в пропасть

... Но это еще все впереди. А пока работаем на Метрострое, летаем в аэроклубе - пилотируем в зонах неподалеку от аэродрома, выполняем полеты по маршрутам.

В нелетную погоду мы изучаем устройство парашюта, его укладку и правила прыжка. Предстоит постичь и это - возможно, пригодится... Все очень просто в изложении инструктора парашютиста Владимира Антоненко. Но когда время пришло прыгать - ночь я спала беспокойно

На утро погода выпала ясная - значит, прыжки состоятся. Помню, надела я парашют, зарядила его, то есть натянула тугие резинки, прицепила их прочными крючками к петлям клапанов. Инструктор проверил "зарядку", а медсестра Ира Кашпирова - пульс, и тут начало что-то у меня "шевелиться" и болеть в груди...

Иду к самолету по-медвежьи, парашют связывает движения. Неловко взбираюсь на крыло и устраиваюсь в переднюю кабину, в задней - летчик Николай Лазарев. Взлетаем, набираем высоту 800 метров.

- Приготовиться! - слышу голос летчика.

- Есть приготовиться, - отвечаю я, суетливо вылезаю на плоскость и, держась за стойку, смотрю вниз.

Ой, как страшно! Хочется обратно в кабину, и я, наверное, залезла бы, но летчик убрал газ, крикнул:

- Пошел - и легонько подтолкнул меня.

- Есть пошел! - кричу и прыгаю в "пропасть"...

Дальше действую, как учили. Дергаю за кольцо, но почему-то кажется, что тросик не вытягивается и хлопка не будет, а, значит, и парашют не раскроется.

Вдруг сильно встряхивает, над головой раскрывается белоснежный купол, а я сижу как в кресле, на ремнях. Вокруг удивительная тишина, но меня охватывает безудержная радость, и я не то пою что-то, не то кричу. Но вот земля уже близко. Я поджимаю немного ноги и падаю на правый бок - все по правилам.

Затем быстро встаю, отстегиваю парашют, гашу купол и начинаю его собирать. Тут подоспевают ребята, помогают мне, и мы дружно договариваемся прыгать еще и еще. Уж очень большое удовольствие!

После прыжка чувствую и землю как-то по особенному и себя тоже. Появилась какая-то уверенность, что все могу. Невольно вспомнились стихи нашего метростроевского поэта Сергея Смирнова:

И, впервые выйдя из забоя,

Вытер лоб, который был в росе,

И впервые землю под собою

Ощутил во всей красе.

Это чувство было, как находка,

Я впервые шел не семеня

Крупная, хозяйская походка

Стала появляться у меня...

Осенью, когда учебная программа на самолете У-2 была закончена, к нам на аэродром приехала государственная комиссия НКО (Наркома Обороны). Вначале экзаменовали по всем теоретическим предметам, затем стали проверять технику пилотирования. Все мы пилотаж в зоне выполнили на отлично. Комиссия осталась вполне довольна.

Настало время расставаться и нам с лагерем, аэродромом, инструктором, товарищами. Было радостно и чуточку грустно. Радостно, что обрели крылья, а грустно - расставаться ведь всегда грустно...

Я по-прежнему работаю на шахте, после работы открываю библиотеку, расположенную в шахтной столовой. Вместо стеллажей для книг - буфеты, и я сижу за ними как буфетчица и выдаю духовную пищу - книги.

Через месяц выпускной вечер аэроклубовцев. В театре на Малой Бронной мы вновь собрались вместе. Все принаряженные. Ребята даже галстуки надели. Доклад делал начальник нашего аэроклуба Гюбнер. Он сообщил, что большинство ребят, окончивших аэроклуб, направляются в военные школы летчиков-истребителей, и вдруг несколько торжественно, повысив голос, а может быть, мне просто показалось, объявил:

- Есть и одна "женская" путевка. В Ульяновскую школу летчиков Осоавиахима. Ее мы решили предоставить... Анне Егоровой.

От неожиданности и радости у меня перехватило дыхание. Неужели мечта, которую вынашивала, осуществится?..

В перерыве меня все поздравляли, а я все еще не верила, боялась верить, что так будет. Поверила только тогда, когда получила направление в школу и проездные документы до Ульяновска.

Среди провожающих выделялась красивая девушка в красном берете, красном шарфе, перекинутом небрежно через плечо за спину, а другим концом развевающимся на груди. Одета она была в черное пальто, а на ногах туфли на французском каблуке. Вздернутый носик и голубые глаза придавали лицу веселое выражение. Это была Аня Полева. Она также как и я прошла летную подготовку в нашем метростроевском аэроклубе.

Аня по-хорошему завидовала мне, уезжающей в летное училище, и говорила, что обязательно продолжит полеты в тренировочном отряде аэроклуба и также добьется путевки в Ульяновское училище.

- А как же Лука?

- Что Лука? Он уехал в училище. Я тоже буду учиться, а когда "выйдем в люди" , обязательно поженимся...

В аэроклубе все знали о большой любви между Аней Полевой и Лукой Муравицким. Они не скрывали своей любви, она была у всех на виду, при полной открытости и гласности. Аня работала в шахте камеронщицей, а Лука с отбойным молотком и перфоратором проходчик. Он бывал в ее семье в Лоси - в Подмосковье, а она у него, жившего у родного дяди. Везде бывали вместе. Конечно, здоровый буреломный шахтер часто злился на "недотрогу". Лука жаловался Виктору Кутову, что вот "верчусь" около нее более трех лет и никак не уговорю пойти за меня замуж. Правда, за эти годы она из меня кое-какую дурь выбила, вроде как подготовила к своей жизненной линии. Вот и летчиком стал из-за нее...

- Понимаешь, - говорила Аня, - я не могу теперь без неба, без аэродрома, его бензинового воздуха, - и, смеясь добавляла, - я больна полетами и Лукашкой!

- Понимаю, понимаю, - отвечала я ей.

Мы нежно с ней распрощались и не знала я того, что через год Анны Полевой не станет...

Судьба играет человеком

Отлучили меня от неба в Ульяновском летном училище, порушили мечту. Обманула радуга...

Секретарь горкома комсомола, куда я обратилась, долго молчал. Потом потер руки, почесал затылок, причесал пальцами рук ежик русых волос и горячо воскликнул:

- Придумал, Егорова! Пойдешь работать пионервожатой в трудколонию НКВД для малолетних правонарушителей. Будешь там до очередного набора в училище. За это время все утрясется, брата твоего обязательно освободят, и ты поступишь опять. Начальником колонии хороший человек - он поймет. А впрочем, идем к нему...

Так я поселилась при колонии в маленькой комнатке деревянного дома. Колония занимала большое трехэтажное здание из красного кирпича, почти в центре города на Базарной площади. К дому примыкал большой двор с сараями и мастерскими. Все ребята четыре часа учились в классах и четыре часа работали тут же во дворе, в мастерских.

Конечно, трудно было из малолетних преступников создать коллектив. Каждый из детей, а там были от восьми до шестнадцати лет, имели за плечами преступление. В каждой группе был свой "воевода". Вот я и решила начинать с него. Но, как его выявить? Начала с того, что просто ходила, смотрела, слушала. Приходила в класс, садилась за последнюю парту и наблюдала, а там в задних рядах шла своя жизнь. Тетрадки, выданные учительницей русского языка для диктанта, молниеносно превращались в карты и тут же шло "сражение". Проигрывали все, вплоть до обеда. В столовой можно было наблюдать такую картину: один, объедаясь, съедал несколько обедов, а у проигравших текли слюни...