Петр Куракин - Далекая юность

— Товарищи! Никого не трогайте; это мы всегда успеем… Мы собрались по другому делу. Почему арестовали наших товарищей — большевиков? Их хотят отправить в губернский город. Все знают, что они не преступники. Они боролись против капиталистов, за рабочий класс, за его свободу, против грабительской войны, которая нужна только буржуям. Потребуем сюда начальника милиции Карякина, пускай он скажет: почему арестовали наших товарищей?

— Карякина сюда! Карякина давай!

— Был рабочий, а стал фараон!

Особенно люто кричали пожарные. Большое двухэтажное здание пожарного депо стояло рядом с милицией. Между пожарниками и милицейскими все время шли раздоры, а то и драки: началось все с того, что Карякин, нарочно или случайно, отравил брандмейстера метиловым спиртом — угостил на праздничек!

Пожарники вытащили из депо пожарные рукава и грозились «потопить всю эту милицию». Крикни Чугунов «давай» — и худо пришлось бы карякинским милиционерам.

На крыльцо вышел Карякин. Видно было: человек струхнул; дрожащим голосом он объяснил, что арест произведен по распоряжению губернского комиссара, и арестованных можно выпустить только по его приказанию.

— Ты нам не вкручивай! — кричали ему, — Плевали мы на твоих комиссаров! Освобождай, а то плохо будет.

— Уж если вы желаете… — промямлил он и пошел в здание. Через несколько минут на крыльцо вышли Бедняков, Чухалин и Алешин. Их встретили молчанием: все рассматривали их, будто видели впервые, а потом кто-то облегченно засмеялся в толпе, кто-то крикнул:

— Качать их, ребята!

Яшка, работая локтями, пытался пробраться к ним, но его отпихивали, толкали, и, когда он очутился рядом с Алешиным, тот, красный, счастливый, взлохмаченный, уже стоял, поправляя выбившуюся рубашку.

А Чухалин, спокойным, привычным движением протирая стекла очков, уже говорил, как всегда, негромко и неторопливо, словно не сотни людей стояли здесь перед ним, а несколько человек сидели в комнате.

— Спасибо вам, товарищи! Спасибо от всей нашей большевистской партии.

Он говорил минут двадцать.

Говорил о большевиках, о предательской роли Временного правительства меньшевиков и эсеров, которые выполняют волю своих и иностранных капиталистов. Толпа затихла и слушала.

Чухалин кончил так:

— Час еще не настал, но он скоро настанет, и рабочий класс будет хозяином своей жизни. А сейчас, товарищи, на работу — и по домам! За нас не бойтесь, больше они не посмеют…

Домой они шли втроем: Чухалин, Алешин и Яшка. Но, не доходя до улицы, Чухалин остановился и, положив руку на плечо Яшке, спросил:

— Дело одно сделаешь? Совсем не героическое…

— Сделаю.

— На тебе ключ. Придешь ко мне в дом, собери пару рубашек, мыло, полотенце, сапоги захвати. А встретимся мы с тобой завтра… Где железнодорожный седьмой знак, знаешь? Ну, вот и все.

Он пошел в сторону, не оборачиваясь.

— Куда это он? — тихо спросил Яшка у Алешина. Тот не ответил. Он долго смотрел вслед уходящему Чухалину, а потом так же тихо сказал:

— Зайди ко мне. Тоже соберите с Клавой, что самое нужное. Пусть Клава пойдет с тобой.

Он ушел в другую сторону, Яшка сначала оторопело глядел на его широкую, немного сутулую спину, а потом, догнав, дотронулся до рукава:

— Дядя Павел… Вы уходите? Насовсем?

Алешин обернулся, На Яшку глядели грустные, глубокие синие глаза с черной каемочкой вокруг зрачка.

— Насовсем? Нет, брат, не насовсем… Мы скоро придем, Яшка.

11. Видение

К железнодорожному знаку Яшка пришел с Клавой. Они миновали последние бараки, и прямо перед ними, сливаясь вдали в узкую серебристую полоску, легла железная дорога. Ребята шли по шпалам, мелко и непривычно семеня, а потом спрыгнули на песчаную насыпь; идти было трудно, крупный песок больно колол ноги.

Яшка не думал, что он устанет первым; очевидно, сказалась недавняя болезнь. Он опустил к ногам узелок и сел. Клава тоже бросила свой узелок и поднялась на насыпь поглядеть, не идет ли поезд.

Она стояла против солнца, и Яшка, случайно взглянув на нее, остолбенел. Чувство, схожее с восторгом, охватило его: девочка — нет, уже девушка в легком платьице, будто насквозь пронизанная солнцем, стояла там, наверху, легкая, как птица, готовая оторваться от земли и улететь.

Такое чувство Яшка испытывал впервые и почему-то покраснел, не в силах оторвать глаза от этой тонкой, четко вырисовывающейся на ослепительно голубом небе фигурки.

Клава сбежала вниз — видение исчезло. А он все сидел, пытаясь перебороть смущение, и, только когда Клава взяла его узелок, вскочил, буркнув:

— Не трожь… Я сам.

— Не надорвешься? — со скрытой ехидцей спросила Клава.

Он снова не ответил ей: он просто не слышал этого вопроса.

Все как будто переменилось кругом. Необычно нарядным стал лес, с обеих сторон подступивший к железнодорожному полотну; и эти тоненькие березы с черными, будто нарисованными черточками на белой коре, и бронзовые на солнце сосны, и одинокие ивы в низинах, подернувшиеся легким серебром.

Они дошли до ручья и сбежали к прозрачной, тихо всплескивающейся возле коряг воде. Клава первая опустила в ручей горячие, покрытые пылью ноги. А Яшка не торопился; он все делал и воспринимал теперь как-то медленно, словно оглушенный тем мимолетным, но ярким видением.

Когда их сзади окликнули: «Эй, вы, куда шагаете?» — он не вздрогнул, обернулся так же медленно, как двигался все это время, что они шли. Там, за кустами, стоял парень с винтовкой; виднелась только его голова, сбитый на затылок картуз с расколотым козырьком да загоревшая жилистая шея.

— А, это ты… — протянула Клава. — Смотри, как напугал.

Парень вышел из-за кустов; Яшка узнал его, они раз или два встречались на заводе.

— Куда шагаете? — повторил парень.

— А тебе что? — спросила в свой черед Клава. — Не по пути ведь.

— Может, возьмете в компанию?

Яшка смотрел на его красивое улыбающееся лицо, на светлые волосы, свободно падающие на лоб, и хмурился. Парню было лет двадцать пять. Черт его знает, что за человек и почему у него винтовка. Во всяком случае Яшка решил, что никуда он с ним не пойдет: надо полагать, Чухалин не очень обрадуется, увидев его с чужим.

— Не по пути? — прищурил глаз парень. — Может, ты к эсерам записалась? Или к этим… как их?.. «организация юнцов», а?

— Никуда я не записывалась, — разозлилась Клава. — И не приставай, не то отцу скажу.

— Отцу? Ну, так бы и говорила, — захохотал тот.

Яшка увидел кривые, наползающие один на другой зубы, и ему стало неприятно: красота парня сразу куда-то исчезла.