Гэри Вайс - Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки

Да, забыл упомянуть: «Wayne-Falkland» нельзя было арендовать потому, что на самом деле его не существовало. Образ этого невероятно роскошного нью-йоркского отеля создан в «Атланте»: главные герои книги останавливаются в нем, когда приезжают в город. Фред Кукинхэм в своей пешеходной экскурсии говорил, что прообразом «Вэйн-Фолкленда», вероятно, послужил отель «Waldorf-Astoriа»: дело в том, что в романе он находится неподалеку от железнодорожного терминала компании «Taggart Transcontinental», списанного, вероятно, с Центрального вокзала. Однако «Waldorf» уступает отелю «St. Regis» в роскоши. Обслуга работает там двадцать четыре часа в сутки. Он очень популярен среди дипломатов, и его очень любил Альфред Хичкок.

До обеда все собирались в зале Людовика XIV, а сам обед проходил в Версальском зале. Людовик XIV правил Францией в XVIII столетии, он получил прозвище Король-Солнце. Его дворец в Версале был воплощением величия и великолепия, какое только можно купить на деньги, скопленные многими поколениями предков.

Рэнд не любила Людовика XIV. В августе 1962 года в статье для газеты «Los Angeles Times» она написала, что, по ее мнению, этот король — «архетип деспота: претенциозная посредственность с грандиозными амбициями». Насколько я понимаю, в устах Рэнд это очень негативная характеристика, но куда больше ее терзало то, что главный советник короля, Жан-Батист Кольбер, «один из первых государственников современного типа», учредил «бесчисленные инструменты государственного управления и ввел законы, которые душили деловое сообщество».[37] Выбор залов, названных в честь таких дикарей, для собрания спонсоров объективизма, стало для Рэнд, наверное, самым серьезным оскорблением с 1976 года, когда всего в нескольких ярдах от ее последней нью-йоркской квартиры была учреждена средняя школа Нормана Томаса.[38]

Однако, приступая к изысканным закускам, участники встречи даже не подозревали об этом. Здесь никто не накидывался на угощение — все ели с изяществом. И кукурузные лепешки в меню не значились. Как и суп-мацебол. Кафе в центре Манхэттена, расположенное всего в нескольких кварталах от «St. Regis», не могло сравниться с этим лоском. Мои знакомые объективисты, высокоинтеллектуальные и явно низшего сорта (за исключением разве что Дона Гауптмана, человека весьма обеспеченного), были бы здесь не к месту, социально и демографически, на этом обеде по полторы тысячи долларов на гостя, где руководство Института Айн Рэнд позволило мне присутствовать с большой неохотой. Подозреваю, что институт был по какой-то причине заинтересован в моем участии: вероятно, руководству хотелось, чтобы я оценил масштаб их финансирования, хотелось оглушить меня звонкими речами, которые звучали весь вечер. И, разумеется, лично я был бы заинтересован в том, чтобы присутствовать на обеде, даже если бы не писал книгу: ведь там подавали самую вкусную еду, какую мне когда-либо доводилось пробовать.

На моем пропуске значилось, что я должен сидеть за «коричневым столом». Сначала я решил, что это такой цветовой код, но потом увидел, что во главе моего стола сидит Джим Браун,[39] руководитель и совладелец компании «Brandes Asset Management», который пожертвовал на этот обед 25 тысяч долларов. Через два человека слева от меня сидел Кэмерон, молодой Интернет-предприниматель, который не читает новостей. Не газет, а вообще никаких новостей. «Вам это нужно для работы, а мне нет», — заявил он мне убежденно. Должен признаться, я не нашелся сразу, что ему возразить, чтобы убедить его читать новости (или, если уж на то пошло, вообще что-либо читать). Мне до тех пор не доводилось дискутировать на подобную тему. Зачем читать новости? Зачем вообще читать?

Тем не менее оказалось, что стол, за которым мы сидели, предназначен для представителей СМИ. Напротив меня сидел Эндрю Наполитано по прозвищу Судья, комментатор «Fox News», который прежде работал в Высшем суде Нью-Джерси. Рядом с Кэмероном сидел Курт Крамер, долговязый и худосочный консультант по связям с общественностью Института Айн Рэнд, вылитый персонаж из «Атланта», если бы не жиденькая светлая бородка: Рэнд всегда питала отвращение к растительности на лице.

Я с неохотой оторвался от жареного на сковороде филе-миньон: мясо было приготовлено идеально, при этом розоватая вырезка контрастировала с блестящей в оливковом масле корочкой картофелин, приправленных шнитт-луком и чесноком, и с красными кляксами лукового мармелада. К микрофону вышел Ярон Брук и стал рассказывать, как он эмигрировал из Израиля — страны, которая во времена его детства задыхалась под ярмом зловонного социализма. То были волнующие воспоминания о тяжких испытаниях, но Брук преодолел волнение.

Он был человек худощавый, раньше времени поседевший, с треугольным лицом, на носу — очки без оправы. Говорил с особым напором, который выдавал в нем опытного оратора. Голос Брука так и громыхал в усилителях, а выговор был скорее бостонский, чем тель-авивский, и напоминал речь Элмера Фадда: иногда «р» звучало как «у» неслоговое. Он лелеял классическую иммигрантскую мечту: Америка — страна возможностей. Будучи объективистом, Брук формулировал эту мысль несколько иначе: «Америка — страна индивидуальной свободы», — говорил он, и «у всех нас есть право быть свободными от принуждения, в особенности со стороны правительства». «Отцы-основатели США понимали, что главным нарушителем прав всегда было правительство».

Брук был известным оратором, вел свои колонки в газетах, появлялся на кабельном телевидении, и в тот вечер он взял на себя обязанности распорядителя. Он стал преемником Леонарда Пейкоффа, некогда самого юного протеже Рэнд, которому теперь уже стукнуло восемьдесят и который широко улыбался с групповых фотографий «Коллектива». Как сообщил мне по электронной почте Крамер, отвечая отказом на просьбу об интервью с его боссом, Пейкофф «более-менее в отставке». Однако я точно знал, что тот работает над книгой, и я бывал на веб-сайте, с которого он регулярно рассылал подкасты. У меня имелся экземпляр его книги «Зловещие параллели», опубликованной в 1982 году; Рэнд ее очень хвалила[40] и даже сама написала к ней предисловие. В «Зловещих параллелях» Соединенные Штаты сопоставляются с Веймарской республикой, какой она была до нацизма. Это основательное, серьезное исследование, одна из глав которого называется «Кант против Америки». «Наперекор марксистской теории, большой бизнес был одной из наименее влиятельных сил в американской истории», — утверждает Пейкофф, варьируя одну из сквозных тем рэндианской литературы.[41]

Как и в других произведениях, Пейкофф вторит здесь далекому голосу своей наставницы. Рэнд утверждала, что бизнес-элита Америки — на самом деле никакая не элита, а преследуемое меньшинство, дрожащее под кнутом коллективизма, несправедливо определенное в козлы отпущения, и только шаг отделяет его от газовой камеры или ГУЛАГа. «Любое движение, стремящееся поработить страну, любая диктатура или потенциальная диктатура нуждается в меньшинстве, из которого можно сделать козла отпущения, обвинить во всех бедах нации и использовать это как оправдание, чтобы потребовать для себя диктаторских полномочий, — утверждала Рэнд на лекции в 1962 году. — В советской России козлом отпущения стала буржуазия, в нацистской Германии — еврейский народ, а в Америке — бизнесмены».[42] Эти и другие странноватые комментарии Айн Рэнд редко цитируются в речах, эссе и телевыступлениях светил объективизма.