В. Огарков - Демидовы. Их жизнь и деятельность

Глава VI. Не в отцов дети

Демидовы-родоначальники и Демидовы-потомки. – Никита Акинфиевич. – Его жестокость. – Эпизод с беглыми. – Диковинные вещи на Урале. – Переписка с Вольтером. – Путешествие Никиты. – Жалобы крестьянского депутата. – “Чудаки” и “чудачества”. – Прокофий Акинфиевич. – Его шутки. – Нелюбовь к дворянам. – История со статс-дамой. – Пожертвования “чудака”. – Женитьба по объявлению. – Продажа заводов Савве Яковлеву. – Долг Сумарокова

В предшествующих главах мы говорили о Демидовых-родоначальниках, здесь будем говорить о Демидовых-потомках. Что бы мы ни думали о грехах старика Никиты и его сына Акинфия, должно, однако, сознаться, что в этих людях есть что-то, заставляющее удивляться им. Невьянские владыки, по их цельности, их, если можно так выразиться, стихийной мощи и неодолимой энергии, могли бы быть для поэтов-романтиков прекрасными героями и годятся в шекспировские пьесы. Им пришлось действовать не по торному пути, а самим создавать себе и сферу действия, и подходящие приемы, – они были, одним словом, “созидатели”.

Другое мы встречаем у потомков, тоже, в свою очередь, интересных. Громадное богатство, доставшееся им без всяких трудов, было благодарною почвой, на которой развились всевозможные странные явления, до юродства включительно. У потомков мы уже не встречаем той цельности, какая была у предков: те напрямик шли к своей цели и не стеснялись ничем. Они не смотрели на “правые слезы” и не слушали “обидных воздыханий”. В их головы не могло закрасться и сомнения в том, что для людей есть иные законы, кроме права наиболее сильного и хитрого, – да и к этому предков располагала вся окружающая их обстановка. Но потомкам пришлось жить при иных веяниях: им хотелось “и невинность соблюсти, и капитал приобрести”. Но на их примере мы увидим новое подтверждение евангельской истины, что богатым труднее достигнуть нравственного удовлетворения, чем “верблюду пройти сквозь игольное ушко”.

Мы будем говорить только о таких потомках Акинфия, которые по тем или другим своим качествам представляют интерес как сами по себе, так и в связи с общественными явлениями того времени, когда им пришлось жить и действовать.

Из них Никита Акинфиевич – младший сын Акинфия, подобно своему дяде Никите Никитичу жестоко наказывавший своих приказчиков и крестьян и вместе с тем переписывавшийся с Вольтером, – походил на своего знаменитого отца только разве жестокосердием; Прокофий Акинфиевич, старший сын Акинфия, прославился своими пожертвованиями, но еще больше чудачеством, доходившим иногда до жестокого шутовства: он может смело считаться одним из прототипов современных замоскворецких самодуров и Кит Китычей; Павел Григорьевич, сын Григория Акинфиевича, среднего из сыновей Акинфия и, следовательно, внук самого Акинфия, был основателем известного демидовского лицея в Ярославле и наконец “великолепные” князья Сан-Донато Анатолий и Павел способствовали популяризации имени Демидовых в Европе, а один из них (Анатолий) даже породнил фамилию тульского кузнеца с домом изгнанника св. Елены, Наполеона I.

Никита Акинфиевич родился 8 сентября 1724 года во время путешествия родителей на берегу Чусовой, где до сих пор в память этого “знаменательного” события стоит каменный крест. Никита безотлучно находился при отце и был его любимцем. Образование он получил, конечно, домашнее и считался любителем и знатоком художественных предметов. Он уже не жил постоянно на своих уральских заводах, а тяготел к столицам. Видимо, ему хотелось пробраться в знать и украсить свою не совсем еще родовитую новоиспеченную дворянскую грудь золотым шитьем камергера. Он был близок с великим князем Петром Федоровичем (впоследствии император Петр III), занимавшим у него деньги. За эти услуги Никите была пожалована Анненская лента, но со стеснительным условием – возложить ее на себя лишь после кончины императрицы Елизаветы. При восшествии на престол Петра III Никита Акинфиевич надел эту ленту, но Екатерина II отобрала ее. Впрочем, опала продолжалась недолго: Екатерина возвратила ему орден и, вероятно, за причиненную неприятность произвела опального Демидова в статские советники.

Никита Акинфиевич основал несколько заводов. Да ему, сыну такого известного отца, стыдно было бы этого не сделать. Но все-таки его имя в этом отношении не пользуется славою; зато оно приобрело печальную известность как имя грозного и жестокого владельца заводских крестьян. Зная его действия как хозяина рабочих, становится обидно за то, что этот человек мог быть таким жестоким к крестьянству, из среды которого он сам еще так недавно вышел. Ко времени его заведования Невьянским заводом относится следующий рассказ старожилов, характеризующий жестокого самодура-заводчика.

Никита принимал всех бродяг на заводы, хотя это и было строго запрещено. Неугомонный Татищев узнал об этом и донес в Петербург, где проживал заводовладелец. На донос взглянули серьезно, и одному из сенаторов было приказано отправиться на Урал произвести следствие. Началось дело, грозившее Демидову весьма дурною развязкою.

Пока, однако, началось следствие, оповещенный Демидов, узнав, что большинство его беглых принадлежало подмосковным владельцам, купил у последних считавшихся в бегах людей, а наиболее опасных из бродяг и не открывшихся велел невьянскому управителю держать в кучке и запрятать в подземелье, чтобы никто из посторонних этого не видел, и, если нужно, – оставить там навеки.

Когда ревизор (для которого в Невьянске был построен наскоро великолепно меблированный дом) прибыл на заводы, то все оказалось в порядке: на людей были крепостные акты и ревизские сказки, дезертиров не было. Тревога кончилась пустяками, только запрятанные в подземелье не вышли уже на Божий свет.

Но, вероятно, ревизор-сенатор не угодил чем-то заводчику. Когда они свиделись в Петербурге и тот похвалил помещение в Невьянске, где пришлось ему жить, то Никита Акинфиевич велел дом со всем, что в нем заключалось, сжечь. Предусмотрительный управитель исполнил приказание, но предварительно вынул для себя дорогую мебель и утварь.

Много диковинного для нашего времени делалось на Урале заводовладельцами, на которых трудно было дождаться управы: свободных иностранцев записывали в крепостные; француженку, приехавшую в качестве веселой гостьи к заводчику, последний, рассердившись, выдрал кнутом и выдал замуж за пьяницу-рабочего. И таких фактов насчитывается немало!

Несмотря на свои “подвиги”, похожие на деяния какого-нибудь африканского царька-деспота, Никита Акинфиевич переписывался с Вольтером! Интересно было бы знать, что писал грозному рабовладельцу знаменитый фернейский отшельник и боец за права личности, любивший, к несчастью, “презренный” металл и не гнушавшийся получать “презенты” от своих властительных и богатых корреспондентов? К сожалению, эта переписка не сохранилась. Зато имеется другой любопытный документ: это журнал путешествия Никиты Акинфиевича за границею, в котором путешественник с аккуратностью отмечал все, что было, по его мнению, интересного “за морем”. Путешествовал он в сообществе известного впоследствии живописца Шубина и с большою помпою, хотя, рассыпая золото, иногда торговался из-за грошей и, чтобы не платить таможенных пошлин на возвратном пути, купленный бархат перешил в платья. Кстати упомянем здесь, что Демидовы не прочь были порою по-мещански скаредничать и что спор братьев-наследников о разделе имущества после Акинфия выражался в далеко не дружелюбных формах: братья находили возможным препираться даже о конторщике Афанасии Яковлеве, уступленном сначала одному из них “из единой любви братской”.