Виктор Фомин - Семь бед (рассказы)

- Куда ж вы смотрели?

И столько было в этой короткой фразе, что многие опустили глаза, словно почувствовав свою личную вину. Потом Сергей зашел в канцелярию, глянул в разбитое и хмурое лицо командира группы, официально попросил разрешения обратиться, но едва попытался что-то сказать, как его голос сорвался и он вышел, махнув рукой. Командир был мужик суровый, но мудрый, поэтому Серегу понял и во всеуслышанье, перед строем, пообещал ему, что больше не отпустит их поодиночке ни на один вызов.

Тогда у всех в голове гвоздем сидело одно тревожное слово - Афганистан. От этого слова веяло неизведанной романтикой, подвигами, малопонятным, но очень важным и кому-то нужным "интернациональным долгом" и смертью. Никому не приходило в голову, что в прессе не признается факт присутствия пограничников в составе ограниченного контингента. Все уже привыкли, что официально наши войска в Афганистане "сажают деревья и чинят мирный трактор". Привыкли, как к тому, что на все наши приграничные потасовки, перестрелки и групповые задержания средства массового вещания реагируют меньше, чем на какую-нибудь африканскую "боевую операцию фронта имени Фарабундо Марти, в результате которой один человек погиб и повреждена машина правительственных войск". Наши сборные подразделения входили в воюющую страну, сняв пограничные знаки различия, под видом пехоты, со своим слабым по армейским меркам штатным стрелковым оружием, не имея танков и артиллерии, и творили там чудеса героизма, после которых распространялись слухи о каких-то таинственных "частях спецназначения", которые малой кровью и меньшим числом громят банды, перехватывают караваны, очищают от душманов и контролируют участки местности, без потерь проводят колонны. Почти все писали рапорты с просьбой отправить их в Афганистан, но отправляли не всех подряд. Командиры берегли дефицитных специалистов и молодых, необстрелянных содат. Тем не менее, уезжали многие и, как правило, лучшие. Однажды пришел черед и нашего отряда отправлять не несколько одиночек, а большую группу. Первую ММГ разделили: всех "молодых" перевели во вторую, а оставшуюся часть доукомплектовали из разных подразделений недостающими специалистами, погрузили на платформы технику и тихо, без помпы и фанфар, проводили в долгий путь "за речку". Вместе с ними, так же оставив молодых и неопытных, уехала почти вся батарея противопехотных минометов "Василек" - самого мощного нашего оружия. Оставшиеся терпеливо приняли на себя дополнительную служебную нагрузку, понимали - не на курорт сослуживцев отправили.

Сергей с Игорем тоже отписали к тому времени немеренное количество бумаг с просьбой отправить их на войну. Но несмотря на то, что специалисты их класса "за речкой" здорово ценились, командир группы, бывалый офицер, провоевавший пару долгих шестимесячных сроков в том же Афганистане, рапорты рвал и объяснял все просто:

- А оно вам надо? Если вы мало дерьма наелись, прикомандирую ко взводу повышенной боеготовности. Там и настреляетесь, и набегаетесь, так хоть за дело и на своей родной земле.

Как-то не вязались его слова с активной пропагандой "помощи афганской революции" и "интернациональным долгом", но ребята тогда не задумывались почему? - просто чесали затылки и ждали своей очереди.

Прошло меньше месяца с проводов первой мангруппы и минометчиков, когда мы получили горькое известие: подорвался наш бронетранспортер, полный десанта. Отряд потерял сразу четырнадцать своих сослуживцев. Подробности трагедии скоро стали известны всем: саперы разминировали в плотном минном поле на подъеме узкий проход, только для одной машины. Но старые, изношенные непосильной работой, движки БТРа не выдержали крутизны подъема, и перегруженная машина скатилась назад. Водитель не смог удержать ее на спуске и выскочил из ограниченного коридора. Здоровенный неуправляемый фугас рванул под задним колесом и перевернул легкий для него БТР на крышу, убив всех, кто был в десантном отделении и на броне. Камнями и осколками посекло заползавшую следом машину минометчиков, были убиты водитель и сидящий с ним рядом зам. командира батареи, ранены двое солдат из расчета и выведен из строя миномет. Бывалые офицеры только качали головами, никто не помнил, чтоб один-единственный подрыв причинил столько бед. Погибших отправляли домой в наглухо запаянных цинках откуда-то из Ташкента или Термеза, туда спешно улетели проводить товарищей их земляки - офицеры и солдаты. Из каких-то соображений секретности родственникам не полагалось знать, что их родные погибли на чужой войне, а не на границе.

Потери мы, конечно, несли и раньше, и не только на войне, граница тоже отбирала жизни, но чтоб вот так сразу и столько... Говорили об этом все много и долго, часто спорили, кто виноват. Одни винили водителя, за то что не справился с машиной, другие - "ленивых" саперов, что не разминировали склон полностью, третьи - командира, который не дал приказа высадить людей на опасном участке. Но все споры прекратились после того, как однажды высказался Сергей:

- Да бросьте вы, при чем тут тот или другой? Поймите, война это. Она и виновата. А смертей бестолковых или толковых не бывает, смерть всегда горе.

Через некоторое время взамен погибших и раненых была скомплектована новая группа, пятнадцать человек, в пополнение оставшимся. От желающих попасть в нее отбоя не было, все стремились отомстить никому не известным духам* за товарищей. Попали в эту группу и Сергей с Игорем. Провожавший своих людей командир жал каждому руку и всем говорил "до свидания", словно боялся слова "прощайте". Он был единственный, кто сохранял серьезность, остальные веселились и балагурили, словно ехали в обычную заштатную командировку, а не на полгода в другую страну. Перед самой посадкой в машины, он придержал своего взводного, молодого лейтенанта, уезжавшего старшим команды, и тихо сказал:

- Ты, сынок, там хоть разорвись, хоть из шкуры выскочи, но пацанов этих и себя сбереги. Жизни солдатские беречь - вот твой настоящий долг, а не этот треп интернациональный. Ладно, говорить я не мастер, все какие-то штампы получаются, так что удачи вам всем.

Группа добиралась без техники и оружия, и времени на дорогу ушло немного: самолетом до Ташкента, десять дней на оформление бумаг, переодевание, вооружение и предварительную акклиматизацию, и перелет в Кабул. Афганистан приветствовал ребят одуряющей жарой, пестротой толпы, непонятной речью, обилием оружия и боевой техники, как новой и невиданной, так и переделанной или изувеченной до неузнаваемости. Встретил их знакомый офицер из минометной батареи, служивший здесь уже второй срок, заметно постаревший, с донельзя усталым и каким-то серым лицом, словно пыль афганских дорог въелась ему не только в волосы и кожу, но и в душу. Всем потряс руки и представился: