Елизавета Мукасей - «Зефир» и «Эльза». Разведчики-нелегалы

Из парней мы больше всего дружили с Игнатом Юрченко, он прекрасно пел украинские песни, особенно «Реве да стогне Дніпр», в дальнейшем он был самым близким другом моего мужа, они были с одного факультета и помогали друг другу изучать нужные им предметы. Все мы были молодые, веселые. Парни нам писали записки и просовывали в щели двери, а мы им дерзко отвечали, чаще всего в рифму, стихами.

Однажды Женька Черняк, математик, просунул записку в мой адрес: «Дорогой ты мой Лизок, поцелуй разок в глазок!»

Мы все смеялись и сочинили ему ответ: «Женя, Женя, ты Черняк, пусть тебя сожрет червяк».

А иногда были большие тирады, и если у кого-нибудь появлялась еда, то мы все вместе ее ели, всегда весело и громко смеялись. Когда же у семейной пары родилась девочка, а они уже кончали университет, мы устроили настоящий бал, пили квас и ели винегрет, раздобытый в студенческой столовой.

5 сентября 1930 года настал долгожданный день занятий. Нас, студентов, поступивших на биофак, собрали в одну аудиторию и стали «разбивать» по отделениям. Кто пошел на генетическое отделение, кто на ихтиологию (рыбы), кто на орнитологию (птицы), кто на зоологическое отделение (животные), кто на ботаническое (растения), кто на физиологию труда.

Мы с Соней записались в группу физиологии труда — это было новое отделение, которое предназначалось для изучения физиологии в помощь трудовому народу. О том, как я по окончании университета работала на заводе и помогала рабочим своим образованием, я напишу позже.

В нашу группу физиологии труда вошли 30 человек, из которых было 5 парней и 25 девочек. Среди нас была очень «пожилая» — Юля Козыренко, ей было 35 лет, а остальные девочки были все 1912 г., то есть мы все были 18-летние девчата. В группе образовались бригады, в нашу группу вошли: Юля Козыренко, Ольга Помрис, Клара Шапиро, Соня и я. Сплотившись, хорошо учились и друг другу помогали.

Учеба в университете прошла пять с половиной лет в трудовых днях. Учили день и ночь тяжелые предметы. Мы, физиологи, работали над трупами, познавая анатомию и физиологию человека, а когда стали изучать нервную систему, то начались лекции Алексея Алексеевича Ухтомского — профессора, академика. На его лекции собирались студенты всех факультетов, свободных мест в аудитории не было, многие стояли или сидели на полу, слушали, раскрыв рот, его интересные рассказы о мире животных и мире человека.

У A.A. Ухтомского есть несколько книг по центральной нервной системе, и, чтобы об этом рассказать, нужно просто прочитать его труды. А когда начались практические занятия по физиологии, то под руководством его ассистентов мы работали над собаками и кошками, усыпляли их, разрезали брюхо и на открытых внутренностях изучали пищеварение организма, оно такое же, как и у человека.

Любимым ассистентом Алексея Алексеевича был талантливый аспирант, армянин, по профессии физиолог, большой общественник, секретарь парторганизации биологического факультета Арутюн Айропетьянц. В то время было гонение на И. П. Павлова, а он поклонялся его учению. Академику Павлову была предоставлена аудитория на Мытницкой набережной, в одном красивом здании университета. Однажды Айропетьянц подошел ко мне и (почему он выбрал меня?) сказал по секрету: «Ходите в секретную аудиторию Ивана Петровича, он там читает лекции не для всех, а только для тех, кто понимает полемику по поводу его учения». Я ничего не понимала в этой полемике, но ходила на Мытницкую набережную и с упоением слушала лекции И. П. Павлова.

И когда академик кончил читать курс лекций по центральной нервной системе, он сказал Айропетьянцу, что возьмет в Колтуши на практику по условным и безусловным рефлексам двоих из нашей группы, Айропетьянц почему-то отобрал меня и еще одну мою сокурсницу, Басю Александрову. Так мы оказались в Колтушах.

Про учение Павлова, его лаборатории с иконами в углах говорить можно долго и этому нужно посвятить целый труд, но только до сих пор я не пойму того, что происходило с его учением: кто-то его отвергал, а Сталин его очень ценил, и тому было доказательство: во время гонения на Павлова, по указанию Сталина ученому в Колтушах была построена церковь, и Павлов молился за его здоровье.

Под руководством Павлова я сделала семь операций на собаках и получила от него хорошие оценки. Операции содержали доказательство условных и безусловных рефлексов. Практикуя на живых собаках, мы также много сделали выводов по его теории. В 1936 году я еще была студенткой, моей дочери было два года, в физиологическую аудиторию подошел Айропетьянц и в каком-то волнительном состоянии сказал: «Иван Петрович скончался, похороны будут в Колтушах, приходите на похороны, будете стоять в почетном карауле вместе с Басей Александровой».

В назначенный день мы поехали с Басей на похороны, были одеты в комсомольские костюмы защитного цвета, на груди — комсомольские значки и портупеи. Подстрижены были «под мальчишку», молоды, задорны, но, когда подошли к гробу, нам дали советские знамена и поставили нас у головы покойного. Около гроба сидела немощная старушка — это была его жена, а группу ученых возглавляла Петрова М. И., ассистентка Павлова, вся в трауре и слезах. Все говорили: она была его любовницей. Потом она возглавляла его Институт до самой смерти, кажется, до самой войны. В дальнейшем был создан Институт им. И. П. Павлова, его возглавлял Орбели.

С учением Павлова все время были дебаты, и это только потому, что невежды-ученые хотели его «сожрать». Но он был глыба в науке по физиологии и очень интересный человек, любящий свою страну и все родное — русское. Часто выступал и благодарил партию и правительство за помощь науке.

История с A.A. Ухтомским тоже интересная, но описывать ее я не смогу из-за нехватки времени, но только знаю тоже от Айропетьянца, что Алексей Алексеевич умер от голода в 1942 году, и на доме, где он жил, на 16-й линии Васильевского острова, есть мемориальная доска с его портретом.

В 1930 году, вскоре после поступления в университет, я обратила внимание на парня, в красной рубашке-косоворотке, с красивой шевелюрой и красивыми карими глазами. Впервые я его увидела в президиуме в актовом зале. Соня сказала, что это секретарь комсомольской организации университета Мукасей Миша. А потом я его часто видела в коридоре университета, всегда с сестрами Артюшенко, их было трое: Шура, Люба, Зина.

Миша больше всех дружил с Шурой — обаятельной брюнеткой, с красивыми волосами, большими глазами. Она была редактором университетской газеты. Люба была на биофаке уже замужем за студентом-физиком, его звали Вася Смирнов, с ним Миша дружил. О Зине я знаю мало, но она также часто бывала с Мишей. Это у него была дружба с этой семьей.