Елизавета Мукасей - «Зефир» и «Эльза». Разведчики-нелегалы

В парке были довольно широкие скамеечки, и я решила, что можно здесь жить. Но когда в двенадцать часов я улеглась на скамейку, затрещала трещотка, которая обозначала, что парк закрывается на ночь от посетителей. Я лежала измученная, голодная и холодная, худая, как щепка, и не могла даже подняться на звук этой трещотки. Ко мне тихо подошел старичок-сторож и сказал: «Ну, барышня, поднимайся, здесь не ночлежка, а парк». Он сел у меня в ногах, спросил, откуда я и почему у меня нет дома. Пришлось всё рассказать. Ему было лет 65, седой, с добрыми глазами. Назвал себя Авдеичем и сказал мне: «Я тебя в парке закрою на замок, огорожен парк железными решетками, вот тебе мой теплый полушубок. Спи, не шуми, а завтра я тебе принесу хлеба, молока и совет».

На второй день, рано утром, он принес мне питание, подстилку и совет, который заключался в следующем: «У тебя до начала учебы еще три месяца, ты за это время должна устроиться на работу, вступить в комсомол, а осенью начнешь учиться, если тебя примут в медицинский институт».

Он мне посоветовал пойти на телефонный завод «Красная Заря», где работали, главным образом, женщины. И я пошла искать свое счастье. Пришла на завод, а в проходной конторе меня спросили: «Вы куда, девушка?» Я им все рассказала, и меня направили в комитет комсомола, где радушно встретили девушки и парни моего возраста, секретарь комсомола мне сразу дал комсомольский билет и значок и сказал, чтобы я сразу шла в отдел кадров. Меня зачислили в число рабочих завода и представили бригаде. Все свершилось неожиданно быстро.

Бригадирша была Мара Скоробогатова, члены бригады — еще четыре женщины и теперь я. Бригада числилась за № 5. К началу рабочего дня мы все сидели у конвейера и заделывали телефонные катушки, получали хорошо. Обедали в столовой, для рабочих была хорошая столовая. Но ночевать я ходила в парк к Авдеичу, а в августе начала кашлять, простудилась, и он мне посоветовал обратиться к бригаде, чтобы помогли с ночлегом.

Я рассказала обо всем Маре — бригадиру, которая предложила мне ночевать у нее. Она жила на Литейном проспекте в общей квартире. В маленькой, продолговатой комнатке, метров в двенадцать, жили ее муж Василий и сын — трехлетний Василек. Меня устроили спать на скамейке, а Василек спал еще в детской кроватке. Утром, перед работой, я заходила к Авдеичу, приносила ему еды и давала денег, которые у меня еще оставались от Вани, «женихов» и от зарплаты. Он очень меня благодарил, но в сентябре исчез из парка, появился другой, который мне сказал, что Авдеич помер. Эту весть я пережила тяжело, плакала, как будто бы потеряла отца.

В конце лета 1930 г. я собрала все документы для подачи в медицинский институт, от Ташкентского Наркомпроса было направление. Пошла с документами в медицинский институт, шла по университетской набережной, где встретила ребят из нашего интерната — Мишу Лобашова и Роберта Нусберга. Они уже были аспирантами и являлись членами приемной комиссии.

«Ты куда, красавица, направилась?» — спросили они. Я сказала, что хочу поступить в медицинский институт, несу туда документы… «Дай твою папку», — сказал Миша и стал смотреть мои документы, где было направление не только от Узбекистанского Наркомпроса, но и от завода «Красная Заря» с отличной характеристикой, а также от комитета комсомола завода.

«Ты будешь принята без экзамена, получать стипендию, подавай документы в университет на физиологическое отделение, биологический факультет. Будешь учиться у таких светил, как Ухтомский и Павлов», — и Миша взял мои документы себе, сказав, чтобы я приходила 1 сентября в университет.

Я ждала этот день, как солнце в пасмурную погоду. Работала на «Красной Заре», а ночевала у всех членов бригады по очереди. Все меня любили и хорошо ко мне относились. Вообще надо сказать, что я в жизни не встречала плохих людей.

1 сентября 1930 года, рано утром (в этот день я работала на заводе в ночную смену), я пришла в университет. Двери еще были закрыты. Погуляла по университетской набережной. Когда университет открылся, пошла на первый этаж, где находилась администрация. Там уже были вывешены списки принятых, Среди них я нашла свою фамилию: «Емельянова Елизавета Ивановна 1912 года рождения принята на стипендию 25 рублей в месяц». От счастья я заплакала, в душе была радость и какой-то шум. Потом я долго сидела на стуле и не знала, что мне делать.

Меня заметила общественница (Кучумова), она была уже на втором курсе экономгеографического факультета. Подошла ко мне, расспросила, кто я и откуда, и, когда все обо мне узнала, сказала, чтобы я пошла на завод, оформила уход с завода на учебу, так как 3-го сентября начнется учеба, и что она устроит меня жить в общежитие.

На заводе комитет комсомола устроил мне праздник, в красном уголке организовали митинг. Говорили о том, что рабочим предоставлена учеба в высших учебных заведениях. И мне пожелали «зеленую улицу».

3 сентября я явилась опять 8 нижний этаж университета, где были размещены все официальные административные канцелярии: бухгалтерия, профком, отдел кадров. Там уже находилась Кучумова и еще много студентов, принятых на учебу, но у которых не было общежития. Мы в этом коридоре довольно долго потоптались, а потом Кучумова отобрала пять девочек и сказала: «Сегодня, а, может быть, и завтра переночуете в подвале на соломе, на Мытне, а потом вас поместят в комнату на пятерых».

Три ночи в подвале, на холодной и мокрой соломе, затхлой и пропахшей мочой, без одеял и подушек, мы мерзли и одевали друг друга, чем могли. Рядом со мной лежала Соня Рутенбург, тоже приехала на биологический факультет, она меня с добрым сердцем укрывала своим плащом, а я ее — своим фланелевым халатом. Мы прижались друг к другу и с тех пор остались друзьями на всю жизнь.

И вот совсем недавно, через 50 лет нашей разлуки, Соня Рутенбург нашлась в Ленинграде, прожив суровую жизнь: после окончания университета она вышла замуж за военного человека, сама работала физиологом в физиологическом институте им. И. П. Павлова. Был у них ребенок — мальчик. В начале войны, в 1941 году, в первых рядах защитников Родины погиб ее муж, вскоре от голода погиб сын, и она, вся покалеченная, осталась жить одна, и до сих пор с любовью общается с нами, и как когда-то называет нас «Лазуточка», «Мишуточка».

После трех дней и ночей в затхлом подвале на соломе нас опять вызвала к себе Кучумова и сказала: «Вам пятерым предоставлена комната, в которой уже накрыты 5 коек с бельем, обслуживать будете сами себя, в коридоре есть еще две комнаты, в одной будет жить семейная пара (которые уже кончают физмат), в третьей комнате будут жить пять парней». Двое из них были с экономгеографического факультета (где и учился мой будущий муж) — это Юрченко Игнат и Павел Мирошниченко, — а трое были математики, но все пятеро ребят очень хорошо пели, особенно украинские песни. В нашу пятерку входили я и Соня — биофак, Аня Шилова — математик, Альбина Зубкевич — генетик, полька Флора Стефановская — геолог, самая красивая, обеспеченная, хорошо одевалась и всегда мечтала выйти замуж за министра. Жили мы все дружно, часто подтрунивали друг над другом…