Глеб Сташков - Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

Александре Федоровне так и не удалось растопить лед. А главное – избежать бесконечных сравнений с вдовствующей императрицей. Они изначально, можно сказать, находились в неравных условиях. Прежде чем стать императрицей, Мария Федоровна 15 лет прожила в России. Изучила язык, обычаи, придворные нравы. Александра Федоровна стала императрицей через месяц после приезда, не зная ни языка, ни нравов.

Мария Федоровна общительна и приветлива. Александра Федоровна скромна, она натужно улыбается, с трудом находит тему для разговора. Ее застенчивость принимают за гордость, да и внешность этому способствует. На нее обижаются, малейшие ошибки раздувают до невероятных размеров. «К гессенской принцессе относились с откровенным пренебрежением; над ней смеялись за ее спиной»[89]. В ответ она становится еще более замкнутой, старается избегать светского общества.

Эта отстраненность от людей приобретает со временем явно болезненные формы. На первых порах Николай и Александра были очень дружны с семьей великого князя Александра Михайловича, женатого на сестре царя Ксении. Но у великокняжеской четы один за одним рождаются мальчики, а у императорской, от которой ждут наследника, – девочки. Тогда императрица – то ли от зависти, то ли от обиды – отдаляется от семьи Александра Михайловича.

В 1904-м, наконец, рождается наследник Алексей. Но вскоре приходится признать страшную правду: цесаревич болен гемофилией. Неизлечимой тогда болезнью, которая передается только по женской линии, а болеют ей исключительно мужчины. Стало общим местом твердить, что гемофилия – многолетнее, чуть ли не многовековое проклятье Гессен-Дармштадтского дома. Ненависть к Александре Федоровне и тут дает о себе знать. На самом деле носительницей гемофилии была королева Виктория. От этой болезни умер ее младший сын Леопольд и два сына испанского короля Альфонса XIII, женатого на внучке Виктории по женской линии. Через дочь Виктории Алису гемофилия передалась и в Гессен-Дармштадтский дом. В трехлетнем возрасте умер брат Александры Федоровны Фридрих, а ее сестра Ирена, в свою очередь, передала болезнь своим сыновьям.

Русско-японская война, революция 1905 года, болезнь сына – все эти потрясения окончательно расшатали и без того хрупкую нервную систему императрицы. Она, а вместе с ней и Николай II, окончательно замыкается в узком семейном кругу. Они больше не живут в Зимнем дворце, почти не выходят в свет, сводят к минимуму контакты с родственниками.

В первые 10 лет царствования Николая II политическое влияние императрицы почти не заметно. В октябре 1904 года граф Бобринский отмечает в дневнике: «Говорят, что императрица Александра Федоровна за конституцию». В ноябре: «Поговаривают с разных сторон, что молодая императрица принимает активное участие в политике и стоит теперь во главе конституционной партии»[90]. Чепуха, конечно. Естественно, ни за какую конституцию, даже самую ограниченную, Александра Федоровна не выступала и уж тем более не возглавляла никаких конституционных партий. Но факт тот, что даже хорошо осведомленный Бобринский ровным счетом ничего не знал о политических взглядах императрицы.

В это же время Александра Федоровна говорит Святополк-Мирскому, что «никогда не вмешивается в дела»[91], и, видимо, это правда.

В первое десятилетие, когда вопрос об ограничении царской власти даже не стоял, Николай и не нуждался в поддержке. Но с момента подписания Манифеста 17 октября царь находится в постоянном смятении. Для него само слово «самодержавие» не просто звук, а религиозный символ и нравственный долг. Единственный близкий человек, который полностью его поддерживает, – это жена. «Не забудь, что ты есть и должен оставаться самодержавным императором!» «Мы богом поставлены на трон и должны сохранить его крепким и передать непоколебимым нашему сыну»[92].

Собственно, Николая и не нужно в этом убеждать. Достаточно только вселять уверенность. Что Александра Федоровна и делала. Как справедливо отмечал многолетний министр финансов, а позже премьер-министр Виктор Коковцов, «императрица была бесспорной вдохновительницей принципа сильной… власти, и в ней находил император как бы обоснование и оправдание своих собственных взглядов»[93]. Не удивительно, что влияние Александры Федоровны возрастало в кризисных ситуациях, когда как раз уверенности царю и не хватало. Впрочем, об этом подробнее поговорим позже.

Отношения между царствующей и вдовствующей императрицами не заладились с самого начала. Александра, конечно, знала, что Мария Федоровна была против их брака с Николаем. Вряд ли это добавляло симпатий к свекрови. Хотя поначалу раздоры возникали из-за мелочей и чисто женского самолюбия.

Александра Федоровна требует у свекрови какие-то драгоценности, которые, по традиции, должны переходить от вдовствующей императрицы к царствующей. На коронацию Мария Федоровна подарила невестке несколько платьев, а та ни разу их не надела. «Приходится сожалеть, – жалуется Мария Федоровна сестре, – что я столь глупа и выбросила на ветер не лишние для меня деньги. Для меня непостижимо, что она вообще могла так поступить… В сущности, это такое проявление нахальства, грубости, бессердечия и бесцеремонности, примеров которому я не припомню»[94]. Явно неадекватная реакция на пустяковый в общем-то эпизод.

Вообще молодая императрица – это обороняющаяся сторона. Нападает Мария Федоровна. Она бесцеремонно вмешивается в семейную жизнь молодых супругов. Больше всего ее возмущает их замкнутый образ жизни. «Я сказала Аликс, что так жить невозможно и что Ники обязательно нужно встречаться с людьми не только на аудиенциях». Александра Федоровна сперва «воспротивилась», но потом «дело сдвинулось с мертвой точки». Удалось устроить аж «три небольших обеда»[95]. Но стоило императрице-матери ослабить напор, и все возвращалось на круги своя.

По сути, Мария Федоровна была права. Она-то хорошо понимала, как важно вызывать любовь у своих подданных. И многие поступки невестки приводили ее в бешенство. Например, как-то раз Николай и Александра ехали на поезде в Ливадию. Императрица плохо себя чувствовала и велела не устраивать по дороге никаких официальных мероприятий. Однако на одной маленькой станции собралась толпа народа. Губернатор умолял поприветствовать ее. Царь подошел к окну, толпа ликовала. Царица же, вне себя от ярости, задернула занавески.

Узнав об этом, Мария Федоровна разразилась гневной тирадой: «Если бы ее не было, Николай был бы вдвое популярней. Она типичная немка. Она считает, что царская семья должна быть “выше этого”. Что она хочет этим сказать? Выше преданности народа? Нет нужды прибегать к вульгарным способам завоевания популярности. Ники и так обладает всем тем, что необходимо для народной любви. Все, что ему нужно, – это показывать себя тем, кто хочет его лицезреть. Сколько раз я пыталась ей это разъяснить. Она не понимает; возможно, и не способна это понять.