Шанс на жизнь. Как современная медицина спасает еще не рожденных и новорожденных - Оливия Гордон
Глава 3. Выстрел наугад
«Невозможно было серьезно воспринимать плод, пока он находился в коконе матки. Но со временем зоркий глаз ультразвука проник в мутные воды и сбросил завесу тайны с темного внутреннего святилища, пролив свет научных изысканий на некогда запретный плод».
Майкл Харрисон, «отец» фетальной хирургии, 2001(1)
В отделении фетальной медицины не на что толком смотреть. По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Все, что вы увидите, – приемные и кабинеты УЗИ. Все события и вся драма разворачиваются за дверями этих кабинетов. Там сидят беременные женщины, в которых скрываются дети, не видимые никому, кроме врачей и их черно-белых сканирующих аппаратов, транслирующих нечеткое изображение. Каждый следующий толчок ребенка похож на предыдущий, но исследования показывают, что за каждым скрывается своя история. На доплеровском УЗИ измеряется сердцебиение, слышное будто через толстый слой воды и звучащее, как сигнал с другой планеты, из космоса: «уоу-уоу» – или со дна океана. Так близко и так далеко одновременно. Сердечный ритм создает рисунки на экране: дуги, волны, электрические вспышки красного и синего. Глядя на них, доктора либо остаются спокойными, либо бьют тревогу.
Чтобы понять, как фетальная медицина получила возможность существовать, придется вернуться назад во времени. До недавних пор зародыш считался недосягаемой тайной, секретом, находящимся внутри женского тела. Ранние изображения плода в матке, датированные XIII веком, демонстрируют крошечного, полностью сформированного человека, который занимается гимнастикой внутри сосуда (2). Многие годы существовало убеждение в том, что гомункулус, «маленький человек» по-латински, уже существовал в каждом сперматозоиде или в каждой яйцеклетке и попросту увеличивался в размерах после зачатия (3).
Примерное понимание того, как действительно выглядит ребенок в утробе, пришло после вскрытия плодов, полученных после выкидышей и абортов, а также после экспериментов над животными (4). В начале XIX века обычным делом было обращение к детям как к «маленьким незнакомцам» (5).
В отношении тех, кто рождался с пороками развития, теории прошлых веков варьировались от «плохих мыслей матери, сформировавших такого младенца» до «дурного предзнаменования свыше».
В 1570 году французский архиепископ Арно Сорбен написал «Трактат о Монстрах» (Tractatus de Monstris) на латыни, который заполнил гравюрами детей с серьезными (и маловероятными) деформациями (среди них – дополнительные пары глаз или ушей, четыре ступни и т. п.). Епископ считал «монстров» наказаниями свыше за людские грехи (6).
В XVIII веке в новой школе акушеров Болоньи, в Италии, были представлены восковые и глиняные фигуры детей с пороками развития. Их использовали для примеров «чудовищного рождения». Основатель школы, акушер-гинеколог Джованни Галли, читал лекции о том, как материнское воображение вызывает деформации плода (7). Отношение к порокам развития изменилось не так давно. Еще в 1931 году один из педиатров больницы Грейт Ормонд Стрит написал, комментируя книгу Сорбена: «Возможно, правы были те, кто считал этих странных монстров связанными с антихристом» (8).
Единственным способом взаимодействия с плодом была и остается мать. На сегодняшний день дико слышать, что можно не глядя воткнуть острую иглу в живот женщины, не зная, чем все закончится. Но так на самом деле делали вплоть до 1970-х годов. Первые гинекологические операции на внематочных беременностях проводились в Америке. Ребенок развивался в фаллопиевых трубах. Если врачи не вмешивались, такая беременность могла убить женщину: амниотической полости не хватало места, чтобы расшириться до нужных размеров, поэтому она разрывалась. Единственным способом лечения, предлагаемым тогда, было прерывание беременности и успешное извлечение ребенка, при котором мать выживала. Так было до 1759 года (9). В тех случаях, когда диагнозом было многоводие, первой попыткой хирургического вмешательства – вместо аборта – стал амниодренаж. Из матки откачивалась лишняя жидкость после прокола – впервые подобную операцию проделали в 1880 году, но для беременной, которой диагностировали многоводие, это означало избыток амниотической жидкости и риск преждевременных родов, как было у меня с Джоэлом (10). Приходилось выбирать между риском преждевременных родов и вероятностью выкидыша от прокола матки иглой вслепую. Антибиотики и анестезия во время подобных процедур развиты не были (и так вплоть до середины XX века).
Последствия уколов чем-то острым для беременных женщин были ясны. Поэтому в Великобритании в 30-х годах, когда аборты были официально запрещены, а за их проведение мать и врач могли получить пожизненное тюремное заключение, женщины, желавшие вызвать выкидыш, чего только не погружали в матку: кору скользкого вяза, вязальные крючки и спицы, штопальные иглы, заколки для волос и шляпок, свечи или карандаши. Дешевые и неквалифицированные доктора, делавшие аборт, в то время пользовались шприцами, глиняными трубками, серебряными или стеклянными катетерами, чтобы ввести вредные вещества в матку (при этом женщины рисковали получить заражение крови). Распространенным методом прерывания беременности с 30-х по 70-е годы (вскоре после того, как аборты легализовали), стал прокол амниотической полости и введение специального раствора, который вызывал выкидыш (11).
Все изменилось, когда врачи смогли по-настоящему увидеть тайный мир нерожденного ребенка и научились контролировать – впервые в истории – траекторию иглы с раствором.
Рентгеновские лучи вошли в медицинский обиход в начале XX века, тогда появился способ действительно увидеть плод в матке, а также подтвердить догадки в случаях многоплодной беременности или гидроцефалии (скопления жидкости, омывающей мозг, что приводит к растягиванию черепа и визуальному увеличению головы). Однако аппарат мог лишь зафиксировать застывшее изображение, дать один «снимок». К тому же процедура не была полностью безопасной. Контрастную жидкость вводили в место скопления амниотической жидкости, чтобы подсветить границы плаценты, если подозревали ее предлежание (т. е. плацента располагалась в нижних отделах матки). Иногда такая инъекция могла спровоцировать роды (12).
И все-таки рентгенография была довольно развита уже в 1950-х годах, а в 1963 году в Новой Зеландии ее успешно использовали во время первой операции по переливанию крови плоду, у которого обнаружилась анемия, гемолитическая болезнь новорожденных. На заре XX века выявили четыре группы крови, а в 1940 году открыли различия крови по резус-фактору. Мы все являемся резус-положительными или резус-отрицательными (название пошло от использовавшихся в экспериментах по выявлению нового типа крови макак-резус). Чаще люди резус-положительные, но около 15 % европеоидов имеют отрицательный резус-фактор (13).
Если у женщины резус отрицательный, а у ее партнера – положительный, то их ребенок, скорее всего, унаследует тип крови отца. Поэтому во время родов или во время первой беременности (что случается часто), когда кровь плода (с положительным резус-фактором) впервые смешивается с кровью матери (с отрицательным резус-фактором), происходит атака на кровяные клетки ребенка. Иммунная система женщины начинает
