Генрих Шумахер - Любовь и жизнь леди Гамильтон

Он приблизил лицо к лицу Эммы. Она была как в дурмане. Это принц держал ее в своих объятиях, сын короля, а придет день — и сам король. Но когда его теплое дыхание коснулось ее лица, она очнулась и уперлась руками ему в грудь.

— Пустите меня! — выкрикнула она задыхаясь. — У вас нет на меня никаких прав! Я не любовница ваша.

Однако он ее не отпускал. Он с силой обхватил ее голову и старался привлечь ее к себе. Его красивое лицо пылало мальчишеской яростью.

— Не будь дурехой, девочка! — закричал он, пытаясь побороть ее сопротивление. — Если джентльмен Георг хочет поцеловать тебя в губы, это честь для тебя и удовольствие для твоего рта. Держи ее руки, Арабелла! У нее силы не меньше, чем у мужика.

Мисс Келли подошла к ним. Ее черные глаза сверкали, полные плечи вздрагивали под открытым ночным одеяньем.

— Ты просто ребенок, Эми. Почему ты упираешься? Целуйте ее, Георг, целуйте, сколько вам угодно. Кто обладает госпожой, имеет все права и на ее камеристку.

Она сказала это смеясь, с явной издевкой. Принц остановился, озадаченный.

— Камеристку? Это твоя камеристка?

Он отпустил Эмму и отпрянул, как — будто уже само прикосновение к ней оскверняло его. Мисс Келли погрозила ему пальцем.

— Да, да, Георг. Безоглядная отвага может оказаться губительной даже для принца. Успокойтесь, я пошутила. Нет необходимости немедленно идти мыть руки. Эми — моя подруга и хочет стать актрисой. Так что она годится для любовной связи. Если желаете, можете разыграть с ней Ромео и Джульетту.

Видимо, она хорошо его знала, потому что его мальчишеский гнев угас так же быстро как и вспыхнул.

— Ромео и Джульетту? Не плохо! Мой Ромео у меня в памяти слово в слово. Ночь прекрасна, не менее прекрасна и Джульетта, и при некоторой фантазии вполне можно вообразить, что наш парк — это сад Капулетти.

— А кормилица? — спросила мисс Келли. — Наверно, это я, не правда ли?

Он захихикал.

— Арабелла Келли в роли кормилицы — чудесно! Вообще мне нравится эта идея: Ромео на балконе между Джульеттой и кормилицей, охваченный сомнениями, которую из них предпочесть. Обе женщины устраивают любовное состязание. Конечно, кормилица, как опытная жрица любви, одерживает победу над Джульеттой. Великолепная сцена, достойная Боккаччо. Давай начнем, Арабелла! Пусть маленькая чопорная Джульетта смотрит и учится искусству любви.

И обняв мисс Келли, он начал импровизировать:

Приди ко мне, наставница в любви.Твоей груди белеющие волны.Меня носившие так часто и блаженно,Пусть захлестнут меня. Когда умру я,Пусть его море станет мне могилойИ дивной пеной усладит меня.

Он рванул ее одежды и прижал лицо к ее вздымающейся груди. Слова стремительно слетали с его губ, отрывистые, невнятные, как бы разорванные в каком-то диком, страстном порыве.

Мисс Келли ни в чем ему не препятствовала.

— Боже мой, Георг, — вскричала она, когда он на мгновение замолк, — вы каждый день преподносите мне сюрпризы. Оказывается, вы поят, вы сочиняете стихи, как Шекспир.

Он засмеялся, польщенный.

— Не правда ли? Если бы это узнал Его Величество, мой отец! Он ненавидит все, что хотя бы пахнет стихами, и охотно погрузил бы всех философов и поэтов на один корабль, чтобы продырявить его посреди океана и пустить ко дну. Ты знаешь, что он недавно сказал мисс Берни, писательнице?

Георг вдруг придал себе разительное сходство с королем и заговорил его голосом:

— Вольтер чудовище, а Шекспир — вы хоть когда-нибудь еще читали такую жалкую чепуху? Что? Что? Что вы думаете? Что? Разве это не жалкая чепуха? Что? Что?[7]

Запинаясь, как ребенок, он непрерывно повторял это безумное «Что? Что?», а потом с ядовитой насмешкой добавил своим обычным голосом:

— Разумеется, он не любит этих людей, которые так бесцеремонно освещают все закоулки сердец коронованных особ и показывают их с присущими им заблуждениями и грехами, как и простых смертных. А он твердо верит, что на нем — божья благодать.

Эмма слушала его с изумлением. Он казался ей отвратительным и ничтожным со своими шутовскими разговорами, претензией на остроумие бахвальством. И как он смел говорить так о своем отце — короле!

Она забыла, кто он и кто она. Она невольно подняла голову и посмотрела на него сверкающими глазами.

— Вы высмеиваете веру вашего отца, Его Королевского Величества! — сказала она резко, когда он умолк. — А во что будете верить вы, когда станете королем?

Он смотрел на нее пораженный, но ничуть не обиженный ее тоном.

— Ты слышала, Арабелла? У малышки тоже есть язык. У меня, прелестная Джульетта, будет та вера, которую мне предпишет парламент. Сам же я буду королем милостью какого-либо веселого божества. Амур, Бахус, Аполлон — вот мое триединство. Что ты смотришь на меня с таким возмущением, мой благочестивый ангел? Ты никогда не слыхала про знаменитый билль о десяти заповедях, который вознамерился внести в парламент его светлость премьер-министр сэр Роберт Уолпол? Во всех десяти заповедях подчеркивалось одно маленькое словечко «не»[8]. Жаль, что из этого ничего не получилось. Правда, мы по сей день крадем, прелюбодействуем и убиваем, однако без этого словечка «не», и мелкие грешники все-таки могут спать спокойно. Им нечего бояться возмездия. Нет, Арабелла, взгляни-ка на малышку. Она бесподобна: бледное лицо, испуганные глаза.

Он громко расхохотался и ударил себя обеими руками по бедрам, явно наслаждаясь смятением Эммы.

— Эми лишь несколько месяцев тому назад приехала в Лондон, — сказала в ее оправдание мисс Келли. — Она еще ничего не видела, кроме одного-единственного представления «Ромео и Джульетты» в Друри-Лейне. И о нашей свободе нравов она, пожалуй, еще ничего не слыхала.

Принц был поражен. Подойдя к Эмме поближе, он с любопытством ее рассматривал.

— Невинная девушка»? Белый цветок? — В его глазах вновь вспыхнул похотливый огонек. Внезапно, как бы во власти новой идеи, он обратился к мисс Келли: — Хоукс и Дженнингс здесь? Покажем девочке Лондон. Сегодня же! И не возражай, Арабелла, — выкрикнул он нетерпеливо, когда она недовольно сдвинула брови, — будет так, как я сказал. Если не хочешь, мы поедем без тебя.

Он хлопнул в ладоши, и на террасе тотчас же появилась миссис Крук. Он приказал ей прислать Дженнингса и Хоукса.

Принц называл их своими ищейками. С хитрыми бегающими глазами, крупными головами и крепкими челюстями хищных зверей, они действительно походили на гигантских догов. При своем господине они несли службу охранников во время его тайных ночных прогулок и шпионов, извещавших его обо всем, происходившем в Лондоне.